Лирика

Так не бежит от бури мореход,

Как, движимый высоких чувств обетом,

От мук спасенье видя только в этом,

Спешу я к той, чей взор мне сердце жжет.

И смертного с божественных высот

Ничто таким не ослепляет светом,

Как та, в ком черный смешан с белым цветом,

В чьем сердце стрелы золотит Эрот.

Стыжусь глядеть: то мальчик обнаженный.

И он не слеп – стрелок вооруженный,

Не нарисован – жив он и крылат.

Открыл он то мне, что от всех таилось,

И все, что о любви мной говорилось,

Мне рассказал моей Мадонны взгляд.

CLII

О смирный зверь с тигриною повадкой,

О ангел в человеческой личине,

Страшась, надеясь, в радости, в кручине

Я скручен так, что и живу украдкой!

Отпустишь ли, удавишь мертвой хваткой,

Пожить ли дашь в когтях своей дичине,

Всё к одному – обречены кончине,

Кого Любовь поит отравой сладкой.

И не под силу обомлевшей силе,

Страдая, выстрадать двоякость эту

Остуду льда и пламена в горниле.

И хочет сжить она себя со свету,

Как та, которой и следы простыли;

Но нету сил. И смерти тоже нету.

CLIII

Горячий вздох, ступай к твердыне-сердцу,

Пусть ото льда оттает Состраданье;

Лети, небес достичь, мое рыданье

Пусть смерть иль милость явят страстотерпцу.

Мысль пылкая, ступай и одноверцу

Несведущему дай мое познанье.

О, если страсть не помутит сознанье,

Мы от надежд найдем к спасенью дверцу.

Ты помоги мне, мйгслц чтоб молвить можно,

Что наше бытованье – бесприютно.

Ее же – и светло и бестревожно.

Ты поспешай любви моей сопутно,

И мы несчастья убежим, возможно,

Коль светоч мой мне знак подаст несмутно.

CLIV

Сонм светлых звезд и всякое начало

Вселенского состава, соревнуя

В художестве и в силе торжествуя,

Творили в ней Души своей зерцало.

И новое нам солнце возблистало,

И каждый взор потупился, предчуя,

Что бог любви явил ее, ликуя,

Чтоб изощрить на дерзком злое жало.

Пронизанный очей ее лучами,

Течет эфир пылающей купиной,

И может в нем дышать лишь добродетель.

Но низкое желание мечами

Эдемскими гонимо. Мир свидетель,

Что красота и чистота – едино.

CLV

Юпитер разъяренно, Цезарь властно

Разили ненавистные мишени;

Но вот Мольба упала на колени,

И злость владык ее слезам подвластна.

Мадонна плакала, меж тем пристрастно

Властитель мой явил мне эти пени:

И скорбь и страсть, не знающие лени,

Меня сразили гневно и злосчастно.

Любовь рисует плачущего чуда

Виденье мне, иль тихими речами

Изгравирует сердце, – вот причуда!

Как адамант, иль с хитрыми ключами

К нему подступит, дабы из-под спуда

Возник тот плач, и я рыдал ночами.

CLVI

Я лицезрел небесную печаль,

Грусть: ангела в единственном явленье.

То сон ли был? Но ангела мне жаль.

Иль облак чар? Но сладко умиленье.

Затмили слезы двух светил хрусталь,

Светлейший солнца. Кротких уст моленье,

Что вал сковать могло б и сдвинуть даль,

Изнемогло, истаяло в томленье.

Все – добродетель, мудрость, нежность, боль

В единую гармонию сомкнулось,

Какой земля не слышала дотоль.

И ближе небо, внемля ей, нагнулось;

И воздух был разнежен ею столь,

Что ни листка в ветвях не шелохнулось.

CLVII

Тот жгучий день, в душе отпечатленный,

Сном явственным он сердцу предстоит.

Чье мастерство его изобразит?

Но мысль лелеет образ незабвенный.

Невинностью и прелестью смиренной

Пленителен красы унылой вид.

Богиня ль то, как смертная, скорбит?

Иль светит в скорби свет богоявленный?

Власы – как злато; брови – как эбен;

Чело – как снег. В звездах очей угрозы

Стрелка, чьим жалом тронутый – блажен.

Уст нежных жемчуг и живые розы

Умильных, горьких жалоб сладкий плен…

Как пламя – вздохи; как алмазы – слезы.

CLVIII

Куда ни брошу безутешный взгляд,

Передо мной художник вездесущий,

Прекрасной дамы образ создающий,

Дабы любовь моя не шла на спад.

Ее черты как будто говорят

О скорби, сердце чистое гнетущей,

И вздох, из глубины души идущий,

И речь живая явственно звучат.

Амур и правда подтвердят со мною,

Что только может быть один ответ

На то, кто всех прекрасней под луною

Что голоса нежнее в мире нет,

Что чище слез, застлавших пеленою

Столь дивный взор, еще не видел свет

СLIХ

Ее творя, какой прообраз вечный

Природа-Мать взяла за образец

В раю Идей? – чтоб знал земли жилец

Премудрой власть и за стезею Млечной.

Ее власы – не Нимфы ль быстротечной

Сеть струйная из золотых колец?

Чистейшее в ней бьется из сердец

И гибну я от той красы сердечной.

В очах богинь игру святых лучей

Постигнет ли мечтательной догадкой

Не видевший живых ее очей?

Целит любовь иль ранит нас украдкой,

Изведал тот, кто сладкий, как ручей,

Знал смех ее, и вздох, и говор сладкий.

CLX

Амур и я – мы оба каждый раз,

Как человек, перед которым диво,

Глядим на ту, что, как никто, красива

И звуком речи восхищает нас.

Сиянью звезд сродни сиянье глаз,

И для меня надежней нет призыва:

Тому, в чьем сердце благородство живо,

Случайные светила не указ.

Как хороша, без преувеличений,

Когда сидит на мураве она,

Цветок средь разноцветья лугового!

Как светел мир, когда порой весенней

Она идет, задумчива, одна,

Плетя венок для золота витого!

CLXI

О шаг бесцельный, о расчет заочный,

О маета, о гордое пыланье,

О сердца дрожь, о властное желанье,

О вы, глаза – источник слезоточный;

О ты, листва, – венчатель правомочный,

Единое двум доблестям признанье;

О сладкий плен, о тяжкое призванье,

Меня вовлекшие в сей круг порочный;