Лирика

Он — как солнце над миром:
Сперва озаряет тучи
И освещает вершины,
А потом заливает равнины.
Лишь в темные гроты,
Лишь в бездны
Не проникает луч.
Это жилища врагов.
Бездны и темные гроты —
Вот все, что осталось им на земле.

Двадцатый век [4]

Ты родился в последнюю ночь
Уходящего века.
И состарили время и космос
Твой гороскоп.
Вот приметы твои:
Ясный взгляд,
Рост огромный, до неба,
И энергия атома
В сильных и умных руках.
Мы твои сыновья:
И те, кто пали,
И те, кто построит
В завоеванном мире
Невиданный ранее мир.
Мы растим тебе внуков,
И мы никогда не позволим,
Чтобы ветром качало
Кресты на дорогах войны.

Мать [5]

(Баллада)

С пакетом листовок, усталый, немой,
Сын вечером хмурым вернулся домой.

Листовки велели расклеить ему —
Он выскользнет ночью в кромешную тьму.

Он маме сказал: «Через час разбуди…»
«Спи милый…», — а сердце заныло в груди.

Как мертвый уснул он, упав на кровать.
И долго глядела на спящего мать.

И волосы гладит, и шепчет скорбя:
«Спи, милый… Есть время еще у тебя…»

А стрелка все движется, сводит с ума,
а там, за окном, — леденящая тьма.

Он спит, улыбаясь, и видит во сне
цветущее поле, лазурь в вышине.

И маму — вся в белом танцует она,
за ней — циферблат, как большая стена.

Колеблются стрелки, и полночь близка,
но шепчет родная: «Не время пока…»

Но что это? Выстрелы слышатся вдруг,
стреляют, стреляют, стреляют вокруг!

Часы накренились и рушатся вниз,
и мама исчезла… И голос: «Проснись!»

Проснулся он, пот отирает с виска.
«Ой, мама!» — к листовкам рванулась рука.

Но нету листовок и матери нет…
За окнами теплится хмурый рассвет.

Он мать окликает, но вновь тишина.
Вдали трескотня пулеметов слышна…

Внезапно догадка мелькнула в уме —
он бросился к двери и скрылся во тьме.

Бежит он, в кармане зажав пистолет,
и видит — по городу тянется след:

на стенах, деревьях, на окнах квартир —
листовки, листовки, как белый пунктир.

Похороны Скандерберга [6]