Милые пряди волос принесла б она в дар погребальный
И на подстилку из роз кости сложила б мои,
Имя мое назвала б, выкликая над прахом могильным,
Чтобы земля на меня бременем легким легла.
Ветру, попутному нам, дайте надуть паруса:
Если крылатый Амур и к вашим волнам прикасался,
К тихим тогда берегам другу вы дайте пристать.
Эти пустыни молчат и жалоб моих не расскажут.
В этом безлюдном лесу царствует только Зефир:
Здесь я могу изливать безнаказанно скрытое горе.
Коль одинокий утес тайны способен хранить.
Слез, оскорблений, что ты, Кинфия, мне нанесла?
Я, так недавно еще счастливым любовником слывший,
Вдруг я отвергнут теперь, я нежеланен тебе.
Чем я твой гнев заслужил? Что за чары тебя изменили?
О, возвратись же скорей! Поверь, не топтали ни разу
Мой заповедный порог стройные ножки другой.
Хоть бы и мог я тебе отплатить за свои огорченья,
Все же не будет мой гнев так беспощаден к тебе,
Чтоб потускнели глаза и подурнело лицо.
Или, по-твоему, я слишком редко бледнею от страсти,
Или же в речи моей признаков верности нет?
Будь же свидетелем мне, — коль знакомы деревья с любовью,
О, как тебя я зову под укромною тенью деревьев,
Как постоянно пишу «Кинфия» я на коре!
Иль оскорбленья твои причиняли мне тяжкое горе?
Но ведь известны они лишь молчаливым дверям.
И никогда не роптать громко на участь свою.
Мне же за это даны родники да холодные скалы,
Должен, о боги, я спать, лежа на жесткой тропе.
И обо всем, что могу я в жалобах горьких поведать,
Но какова ты ни будь, пусть мне «Кинфия» лес отвечает.
Пусть это имя всегда в скалах безлюдных звучит.
Нет, не боюсь я теперь, моя Кинфия, Манов унылых
И не заботит меня мой погребальный костер;
Лишь бы по смерти моей любовь ты свою не забыла. —
Страха смерти сильней этот гнетет меня страх.
Чтоб мой прах позабыл о нерушимой любви!
Там, на том свете, герой Филакид339
о супруге любимойПомнил всегда и забыть в темном жилище не мог,
Но, чтоб отрады своей хоть призраком пальцев коснуться,
Там я, кем бы ни стал, прослыву тебе верною тенью:
Чувство мое перейдет даже и смерти предел.
Там пусть сойдется весь хор героинь прекрасных, которых
Отдал аргивским мужам некогда Трои разгром,
Кинфия, — так да решит суд справедливой Земли.
Как бы ни долго жила ты в старости волею рока,
Даже и кости моим дороги будут слезам.
Если живая ты так к моему относилась бы праху,
Как я боюсь, что тебя от моей позабытой могилы
Вовсе принудит уйти, Кинфия, злобный Амур
И своевольно твои осушит текущие слезы!
Верности женской невмочь выдержать силу угроз.
Не долговечна, увы, а мимолетна любовь.
Ради любви нашей, Ралл, тебе совет подаю я,
Следуй ему и его на ветер ты не пусти:
Часто влюбленных судьба настигает нежданным ударом.
Миниям страшный о том мог бы Асканий сказать.340
Напоминает, поверь, именем и красотой.
Будешь ли плыть по реке, сквозь лес тенистый текущей,
Иль Аниена волной342
ноги промочишь себе,Будешь ли мирно бродить по тропам Побережья Гигантов
Всюду его береги, защищая от нимф похотливых, —
Страсти горят не слабей у авзонийских343
дриад.Чтоб не пришлось тебе, Галл, постоянно блуждать по холодным
Скалам, по диким горам, меж незнакомых озер,
В странах безвестных рыдал перед Асканием злым.
Есть ведь преданье, что встарь из Пагасской гавани344
АргоВ дальний направился край, путь свой на Фасис держа.
Вот, уже миновав Афамантиды волны,345
к МисийскимЗдесь героев отряд, сойдя на спокойную землю,
Стал устилать берега мягким покровом листвы.
Спутник же дальше ушел от непобедимого мужа,
Думая свежей водой в скрытых ручьях запастись.
Реет над ним Калаид, реет и кружится Зет.
Руки к нему протянув, поцелуи стремятся похитить,
Навзничь летя, целовать жаждет и тот и другой.
Он ускользает от них, хватает за кончики крыльев
Вот уж отстали птенцы Орифии Пандионии,346
Да, но на горе Гилас к гамадриадам идет!347
Здесь, под вершиной горы Арганта, Пега струилась,
Влажный давая приют нимфам Финийской земли;
Грозди росистых плодов, скрытых в древесной листве.
Там на поемном лугу подымались лилии всюду
Белые, а среди них алые маки цвели.