Лирика Древнего Рима

Возврати нам, распутница, тетрадки!»

В грош не ставит? Поганая подстилка!

Порожденье подлейшего разврата!

15 Только мало ей этого, наверно!

Если краски стыдливого румянца

На собачьей не выдавите морде,

Закричите еще раз, втрое громче:

«Эй, распутница! Возврати тетрадки

20 Возврати нам, распутница, тетрадки!»

Все напрасно! Ничем ее не тронуть!

Изменить вам придется обращенье,

Испытать, не подействует ли этак:

«Дева чистая, возврати тетрадки!»

XLIII

Добрый день, долгоносая девчонка,

Колченогая, с хрипотою в глотке,

Большерукая, с глазом, как у жабы,

С деревенским, нескладным разговором,

5 Казнокрада формийского подружка!

И тебя-то расславили красивой?

И тебя с нашей Лесбией сравнили?

О, бессмысленный век и бестолковый!

XLIV

Мой хуторок, сабинский ли, тибурский ли?[50]

Усадьбою тибурской те зовут тебя,

Кому Катулла обижать не хочется.

Клочком сабинским ты слывешь у недругов.

5 Но пусть сабинский, или нет, тибурский ты,

В деревне подгородной отдых радостен.

Там от простуды злостной я избавился.

А кто повинен в кашле? — Мой живот и я.

Польстились мы на угощенье пышное.

10 Поужинать я пожелал у Сестия.[51]

Его защиту выслушал от Антия,

Заразную, отравную, холодную.

И простудился. Тут меня озноб затряс,

Замучил кашель. Только в тишине твоей

15 Отвар крапивный и досуг спасли меня.

Тебя благодарю за исцеление,

За тяжкий грех ты жестко не казнил меня.

Одна лишь просьба: если речи Сестия

Мне встретятся еще раз, не ко мне, к нему

Озноб и лихорадка пусть привяжутся:

Зовет он в гости, книгу слушать мерзкую.

XLV

Акму нежно обняв, свою подругу,

«Акма, радость моя! — сказал Септимий, —

Если я не люблю тебя безумно

И любить не готов за годом годы,

5 Как на свете никто любить не в силах,

Пусть в Ливийских песках или на Инде

Повстречаюсь со львом я белоглазым!»

И Амур, до тех пор чихавший влево,

Тут же вправо чихнул в знак одобренья.

10 Акма, к другу слегка склонив головку

И пурпуровым ртом касаясь сладко

Томных юноши глаз, от страсти пьяных,

«Жизнь моя! — говорит. — Септимий милый!

Пусть нам будет Амур один владыкой!

15 Верь, сильней твоего, сильней и жарче

В каждой жилке моей пылает пламя!»

Вновь услышал Амур и не налево,

А направо чихнул в знак одобренья

Так, дорогу начав с благой приметы,

20 Оба любят они, любимы оба.

Акма другу милей всего на свете,

Всех сирийских богатств и всех британских.

И Септимий один у верной Акмы,

В нем блаженство ее и все желанья.

25 Кто счастливей бывал, какой влюбленный?

Кто Венеру знавал благоприятней?

XLVI

Вот повеяло вновь теплом весенним,

Вот под мягким Зефира дуновеньем

Равноденственная стихает буря.

Покидай же, Катулл, поля фригийцев,

5 Пашни тучные брось Никеи[52] знойной:

К азиатским летим столицам славным.

Уже рвется душа и жаждет странствий,

Уж торопятся ноги в путь веселый.

Вы, попутчики милые, прощайте!

10 Хоть мы из дому вместе отправлялись,

По дорогам мы разным возвратимся.

XLVII

Эй вы, Порций с Сократием,[53] отребье

Мира, пакость, подхвостники Пизона!

Вас Веранию и Фабуллу милым

Предпочел этот старый греховодник.

5 Потому-то с утра и до рассвета

Обжираетесь вы, нахально пьете,

А друзья мои бродят в переулках!

XLIX[*]

О Марк Туллий! О ты, речистый самый

Из праправнуков Ромула на свете

В настоящем, прошедшем и грядущем!

Благодарность тебе с поклоном низким

5 Шлет Катулл, наихудший из поэтов.

Столь же самый плохой из всех поэтов,

Сколь ты лучше всех прочих адвокатов!

L

Друг Лициний! Вчера, в часы досуга

Мы табличками долго забавлялись.

Превосходно и весело играли.

Мы писали стихи поочередно.

5 Подбирали размеры и меняли.

Пили, шуткой на шутку отвечали.

И ушел я, твоим, Лициний, блеском

И твоим остроумием зажженный.

И еда не могла меня утешить,

10 Глаз бессонных в дремоте не смыкал я,

Словно пьяный, ворочался в постели,

Поджидая желанного рассвета,

Чтоб с тобой говорить, побыть с тобою.

И когда, треволненьем утомленный,

15 Полумертвый, застыл я на кровати,

Эти строчки тебе, мой самый милый,

Написал, чтоб мою тоску ты понял.

Берегись же, и просьб моих не вздумай

Осмеять, и не будь высокомерным,

Чтоб тебе не отмстила Немезида!

В гневе грозна она. Не богохульствуй!

LI

Кажется мне тот богоравным или —

Коль сказать не грех — божества счастливе

Кто сидит с тобой, постоянно может

Видеть и слышать

5 Сладостный твой смех; у меня, бедняги,

Лесбия, он все отнимает чувства:

Вижу лишь тебя — пропадает сразу

Голос мой звонкий.

Тотчас мой язык цепенеет; пламя

10 Пробегает вдруг в ослабевших членах,

Звон стоит в ушах, покрывает очи

Мрак непроглядный.

От безделья ты, мой Катулл, страдаешь,

От безделья ты бесишься так сильно.

15 От безделья царств и царей счастливых

Много погибло.

LII

Увы, Катулл, что ж умереть ты мешкаешь?

Водянка-Ноний[54] в кресло сел курульное.[55]

Ватиний-лжец бесчестит фаски[56] консула.

Увы, Катулл! Что ж умереть ты мешкаешь?

LIII

Я вчера рассмеялся на собранье.

Друг мой Кальв говорил на диво сильно.

Все Ватиния мерзости исчислил.

В восхищении кто-то руки поднял

5 И кричит: «Говорливый карапузик!»

LIV

Как орешек головка у Отона,

Ляжки Нерия, потные, не мыты.

Тихо-тонко Либон пускает ветры. —

Ну, не всем, так хоть этим ты гордишься

5 И мышиный жеребчик твой Фуфиций?