Жертвою пашни моей в храме у двери висит.
В полных плодами садах да встанет сторожем красным
С грозно подъятым серпом, птицам на ужас, Приап.
Лары, и вам, сторожам усадьбы когда-то богатой,
Кровью телки в те дни очищалось великое стадо,
Нынче одна лишь овца — дар за ничтожный надел.
Вот вам овца; вкруг нее деревенские кличут ребята:
«Дайте нам жатву, ио! доброго дайте вина!»
Не обрекая себя долгим путям никогда,
От восходящего Пса[142]
под летнею тенью деревьевПрятаться возле ручья, что близ усадьбы бежит.
Не постыдился бы я приняться порой за мотыгу
Не поленился бы, нет, позабытого маткой козленка
Или ягненка домой перенести на груди.
Вы над отарой моей ничтожною, воры и волки,
Смилуйтесь! Доли своей в стаде ищите большом.
И окроплять молоком Палес[143]
за милость ее.Будьте, боги, со мной, не гнушайтесь, молю вас, дарами
Скудных сельских столов, чистых кувшинов моих.
Эти кувшины лепил из мягкой податливой глины
Я никогда не искал отцовских богатств или жатвы
Столь же обильной, как встарь предок мой древний сбирал.
Рад я одной полосе, и рад я, если придется
Лечь на родную постель, в милом углу отдыхать.
Дремно хозяйку свою в тесных объятьях сжимать,
Или зимой, когда Австр проливает студеную воду,[144]
В доме под ропот дождя видеть спокойные сны!
Пусть это выпадет мне! Да будет по праву богатым
Ах пусть прахом пойдут все смарагды, все золото мира,
Лишь бы в разлуке со мной девушка слез не лила!
Ты о Мессала,[145]
рожден воевать на морях и на суше,Чтобы доспехи врага твой разукрасили дом;[146]
Будто привратник, сижу близ непреклонных дверей.
Слава меня не влечет, моя Делия: быть бы с тобою, —
Может, кто хочет, меня вялым, ленивым бранить.
Видеть бы только тебя на исходе последнего часа
Плачь, о Делия, плачь, когда лягу на ложе сожженья,
Слей поцелуи свои с горькой слезою любви!
Плачь! Ведь грудь у тебя не окована грубым железом,
И не заложен кремень в нежное сердце твое.
Не возвратятся домой, глаз не омывши слезой.
Не оскорбляй же тогда мою тень, о Делия, лучше
Пряди волос пощади,[147]
нежные щеки свои.Будем друг друга любить, пока нам судьба позволяет!
Скоро к нам старость вползет — и уж будет зазорно влюбляться.
Страстные речи шептать с белой как снег головой.
Так отдадимся теперь Венере беспечной, пока нам
Двери не стыдно ломать, в драку с соперником лезть.
Прочь уноситесь скорей, жадных калечьте людей!
Жадным тащите добро, а мне, довольному жатвой,
Будут смешны богачи, будет и голод смешон.
Крепкого лей, вином утоли нежданные муки,
Властный пусть склонится сон к векам усталым моим;
Этой хмельной головы, отягченной щедротами Вакха,
Пусть не тревожат, пока горькая дремлет любовь.
Плотная дверь заперта неодолимым замком.
Пусть тебя ливень сечет, о дверь ее злого владыки,[148]
Пусть Юпитера гнев молнии мечет в тебя!..
Дверь, отворись только мне, побежденная жалобной просьбой.
Если в безумстве своем тебе посылал я проклятья,
Сжалься, молю: пусть они мне же падут на главу.
Помнить должна ты о том, что в слезных моленьях поведал
Я, гирляндой цветов твой оплетая косяк.[149]
Надо дерзать: смельчакам в помощь Венера сама.
Сколь благосклонна она, когда новый порог переступит
Юноша или тайком дева замок отомкнет!
Учит она, как скользнуть украдкой с мягкого ложа,
Учит она красноречью кивков незаметных при муже,
Учит искусству скрывать нежные в знаках слова.
Но поучает не всех, — лишь тех, кто не ведает лени,
Кто не боится вставать с ложа в ненастную ночь.
‹Мне помогает идти к цели богиня любви.›
Хищника гонит она, кто дерзнул бы кинжалом поранить
Или с добычей уйти, платье сорвавши с меня.
Тот, кто во власти любви, хранимый священной рукою,
Мне ни зимняя ночь не вредит леденящим морозом,
Мне не опасен поток бурно летящих дождей.
Мне этот труд нипочем, — открыла бы Делия двери
И поманила без слов, пальчиков легким щелчком.
Глаз: проделки свои хочет Венера таить.
Шумом шагов не пугай и меня не расспрашивай, кто я,
Факела ярких огней не приближай мне к лицу.
Если ж случайно меня заметит прохожий, — пусть скроет,
Верь мне, почувствует тот, кто не в меру болтлив, что Венера