Лирика Древнего Рима

Как, языками борясь, во влажных сгорать поцелуях.

В шею, целуя, врезать страстные знаки зубов.

Дев же холодных, увы, ни алмазы не красят, ни жемчуг;

40 Их не желают мужи, спать им одним суждено.

Поздно любовь к себе призывать и позднюю юность

В годы, когда седина дряхлые тронет виски.

Срок — красоту наводить: скорлупою зеленых орехов

Волосы красить начнешь, годы скрывая свои;[193]

45 Хватит заботы тогда вырывать поседевшие пряди,

С кожи морщины сгонять, омоложая лицо.

Помни: покуда еще цветут твои первые весны,

Пользуйся ими, — бегут резвой стопою они.

Сердце Марата не рви: что славы — мальчика мучить?

50 Строгой, красавица, будь только к седым старикам!

Сжалься над нежным, молю: ему причиняет желтуху

Не роковая болезнь, но непосильная страсть.

Бедный! Покинут тобой, как часто он в жалобах горьких

Здесь изнывал и вокруг все было влажно от слез!

55 «Что за презренье ко мне? — стонал он. — Я стражу сломил бы:

Тех, кто желаньем горит, хитростям учит сам бог.

Тайной любви я уловки постиг: умею беззвучно

Тихий сорвать поцелуй, страстные вздохи сдержать;

Всюду я, всюду смогу прокрасться во мраке полночном

60 И потаенным ключом двери бесшумно открыть.

Что мне в искусстве моем, если презрен любовник несчастный,

Если злодейка моя даже с постели бежит?

Ах, обещает не раз, но всегда вероломно обманет:

Часто в терзаниях злых ночь я не сплю напролет,

65 Жду, не придет ли она, и в каждом шорохе легком

Жадно готов я ловить звук отдаленных шагов».

Мальчик мой бедный, не плачь: ведь ты ей сердца не тронешь!

Верь мне, напрасно твои веки распухли от слез.

Ты же, Фолоя, узнай, что гордость богам ненавистна,

70 Что не поможет тебе ладан святых алтарей.

Некогда так и Марат шутил над несчастной любовью;

Чуял ли он, что над ним реет уж мстительный бог?[194]

Он, говорят, смеяться дерзал над слезами страданья,

И отговоркой пустой страсть он любил разжигать.

75 Нынче претит ему спесь, и нынче уж он ненавидит

Крепкий засов на дверях с неодолимым замком.

Кара грозит и тебе, если гордость свою не оставишь.

Как ты захочешь мольбой нынешний день возвратить!

X

Кто же тот первый, скажи, кто меч ужасающий создал?

Как он был дик и жесток в гневе железном своем!

С ним человеческий род узнал войну и убийства,

К смерти зловещей был путь самый короткий открыт.

5 Иль тот бедняк не повинен ни в чем? Обратили мы сами

Людям во зло этот меч — пугало диких зверей.

Золота это соблазн и вина: не знали сражений

В дни, когда нежным птенцом бегал у ваших я ног.

Не было ни крепостей, ни вала, и спал беззаботно

10 С пестрой отарой своей мирный овечий пастух.

Встарь мне жилось бы легко, не знал бы я копий грозящих

И, содрогаясь душой, звуков трубы не ловил.

Ныне влекут меня в бой, и, может быть, враг уже точит

Стрелы, чьи острия скоро мне сердце пронзят.

15 Лары отцов, охраняйте мне жизнь! Меня вы растили

В дни, когда нежным птенцом бегал у ваших я ног.

Да не смущает вас то, что из древнего пня родились вы:

Те же вы были в дому предков старинных моих.

Верность святей береглась, когда, радуясь бедному дару,

20 Бог деревянный, простой в скромной божнице стоял.

Добрым он делался вмиг, посвящал ли молящийся грозди

Иль из колосьев венок в волосы бога вплетал.

Тот, чьи желанья сбылись, приносил пироги в благодарность,

Девочка-дочка вослед чистые соты несла.

25 Лары, гоните же прочь наконечники медные копий,

Жертвою будет у нас сельских хлевов боровок;

В чистой одежде за ней я пойду, оплетенные миртом

Буду корзины нести, миртом обвив и чело.

Этим я вам угожу; другой пусть оружьем бряцает,

30 С помощью Марса в бою вражьих сражает вождей,

Чтоб за пирушкой моей вспоминал о подвигах воин

И на полночном столе лагерь вином рисовал.

Что за безумье — войной призывать к себе черную гибель!

Смерть уж и так нам грозит, крадется тихой стопой.

35 Нет в преисподней ни лоз, ни посева, — там бешеный Цербер,

Там по стигийским волнам лодочник страшный плывет;

Там возле черных болот блуждают бледные толпы —

Щеки истерзаны там, обожжены волоса.

Сколь же похвальнее тот, у кого безмятежная старость

40 В хижине малой гостит, внуков любимых растит!

Ходит он сам за отарой своей, а сын за ягненком;

Если ж устанет в трудах, воду согреет жена.

Быть бы таким! Да позволит судьба засиять сединою,

Вспомнить на старости лет были минувших времен!

45 Ныне же мир да питает поля! Ведь мир этот ясный

Первый на пашню быков в согнутых ярмах привел;

Мир возрастил нам лозу и припрятал сок виноградный

С тем, чтоб отцовский сосуд сына вином напоил;

Мир наступил, и блестят мотыга и плуг, а доспехи

50 Мрачные диких бойцов в темном ржавеют углу.

Сын деревень из рощи везет, немного подвыпив,

В мирной телеге своей внуков, детей и жену.

Но загремит Венеры война — и поднимет бедняжка

Вопль о разбитых дверях, вырванной пряди волос,

55 Плачет в тоске о подбитой щеке; а сам победитель

Плачет над силой слепой диких своих кулаков.

Им плутоватый Амур подсыпает ругательства в ссору,

Сам же, на драку смотря, он равнодушно сидит.

Ах, не из камня ли тот и железа, кто может ударить

60 Женщину? Этим с небес он низвергает богов.

Право, довольно с него изодрать ее тонкие ткани,