Лирика Древнего Рима

Нужно ли в битве отряд в квадратном поставить порядке,

Так, чтобы строй боевой отовсюду был равносторонним,

На два ль расставить крыла для встречи с Марсом раздельно,

Так, чтобы справа бойцы отражали левых, а слева —

105 Правых, и чтоб над тобой двойная носилась победа.

Нет, песнопенья мои не звучат похвалою чрезмерной:

Бранную быль я пою. И свидетель — страны покоренной

Храбрый боец иапид, свидетель — паннонец коварный,

Горец, какие везде рассеяны в Альпах холодных,

110 Также свидетель — бедняк, рожденный в полях Арупийских.[285]

Право, узрев, что его не осилит и старческий возраст,

Меньше дивился бы ты трехвековой Нестора славе;

Сто плодоноснейших лет Титан обновит, пробегая,

Он же, резвый, готов оседлать быстроногую лошадь,

115 Будет отважно сидеть, управляя тугою уздечкой.

Стал ты вождем, и храбрец, не привыкший показывать спину,

Шею покорно свою склоняет под римское иго.

Ты ж недоволен и тем: предстоит тебе большее сделать,

Чем совершал до сих пор; так известно из знамений верных,

120 С коими даже Меламп Амифаонов[286] спорить не станет.

Ибо как только надел ты одежду из ткани тирийской[287]

В свете блистательном дня — вождя плодоносного года,

В час, когда Солнце из вод подъемлет главу золотую

И разнобойных ветров смиряются дикие вздохи, —

125 В миг сей извилистых рек задержались в русле потоки,

Бешенство бурных морей успокоилось в ласковой зыби,

И перестали скользить по воздушным течениям птицы,

И прекратили грызню по чащам свирепые звери,

Дабы молитвы твоей не нарушить немого молчанья.

130 Даже Юпитер, летя на легкой своей колеснице,

Прибыл к тебе, покинув Олимп, граничащий с небом;

К жарким моленьям твоим склоняя внимательно ухо,

Внемля обетам, кивал правдивою он головою:

Весело вспыхнул огонь над жертвой обильною в храмах.

135 Ныне берись за дела великие с помощью божьей,

Да заблестит твой триумф — иной, чем другие триумфы.

Марс — твой товарищ в боях: ни Галлия вас не задержит,

Ни безграничная ширь и горы Испании дерзкой,

Ни тот варварский край, где живут поселенцы из Феры,

140 Страны, где Нила текут иль Хоаспа[288] державные воды,

Иль где стремительный Гинд иссякает — безумие Кира,[289]

Многими устьями вод среди Арактейской равнины,

Иль где Томирии власть[290] ограничена бурным Араксом,

Или вселенной конец, где, соседствуя с Фебом, падеец

145 За нечестивым столом пиры совершает свирепо,[291]

Где Танаид и Гебр[292] орошают магинов и гетов.

Что же я медлю? Везде, где мир окружен Океаном,

Нет ни единой страны, способной с тобою бороться.

Ждет и британец тебя, презиравший римского Марса,

150 Ждет и противная часть земли, отделенная Солнцем:

Ибо издревле земля, окруженная воздухом легким,

Делится на пять частей по всему великому кругу.

Две из них пусты всегда, разоренные лютым морозом:

Там неподвижная ночь покрывалом окутала землю,

155 Воды застывшие там не плещутся зыбкой волною,

Но, цепенея, лежат под корой ледяною и снежной,

Так как Титан никогда не восходит над этой пустыней.

А серединная часть подвержена пламени Феба,

Мчится ль он близко к земле, пробегая по летнему кругу,

160 Или же зимние дни миновать поскорее стремится.

Эта земля никогда не взрывается плугом тяжелым,

Поле хлебов не родит, а луг — зеленеющих пастбищ,

И не заботятся там ни Вакх, ни Церера о нивах,

И не единая тварь не живет в обожженных пустынях,

165 Между жарою и льдом лежит плодородная область —

Наша; а против нее другая область простерлась, —

Равноподобны они, и с небом граничащий воздух

Климат обеих мягчит, и холод и зной умеряя:

Вот оттого-то у нас и катятся годы благие.

170 Здесь научился и вол подставлять под ярмо свою шею,

И приучилась лоза по высоким ветвям подниматься;

Здесь ежегодно серпом созревшая косится нива,

Плугом железным земля и медью взрывается море;

Здесь же растут города, чьи стены сложило искусство.

175 Знай, когда дело твое увенчается светлым триумфом,

В каждой из этих земель только ты назовешься великим.

Нет, не хватило б мне сил быть глашатаем славы безмерной,

Если бы Феб Аполлон не внушал мне мои песнопенья.

Есть у тебя, кто дерзнет препоясаться делом великим, —

180 Валгий[293]: только его сравню я с вечным Гомером.

Труд мой меня неустанно влечет, не давая покоя,

Хоть и гнетет, по привычке своей, меня злая Фортуна.

Некогда дом мой блистал обильным и пышным достатком;

Борозды желтых полей, закрома урожаем богатым

185 Полнили, житницы все набивая доверху хлебом;

Скот по вершине холмов бродил густыми стадами

(Вдосталь хватало его хозяину, вору и волку).

Ныне лишь жажду того; и новые гложут заботы,

Если больная мечта напомнит мне прошлые годы.

190 Пусть я остатков лишусь, пусть надвинутся худшие беды,

Но не устанут вовек поминать тебя наши Камены.

Нет, воздаются тебе не одни пиерийские гимны:

Ради тебя я дерзну и по бешеным волнам помчаться,

Хоть бы враждебность ветров и грозила мне зимним прибоем;

195 Ради тебя я один противился б натиску полчищ,

Сжег бы охотно себя, опустившись во пламенник Этны.

Вечно и всюду я твой. И если б крупицу заботы

Ты обо мне сохранил, — пусть мало, но все ж сохранил бы,