Лирика, голос

Пишет, как дышит.
Ходит, словно ест.
Началась охота к перемене мест.
Из любой коленки, словно из березы,
Из беленой стенки, за которой речь,
Прыснут при нажатии маленькие слезы,
Знающие прыгать более, чем течь.

Ртутные, минутные, с быстрым серебром,
Зреющие жемчугом под левыим ребром.

Кожаные сумки пучат животы,
Разминают внутренности, разевают рты.
Я ли им собственник, я ли им не родственник —
Кожаный, некаменный, дышащий мешок,
Где едва ли голоса больше, чем кишок.

Люди ушли в халаты.
Ложки вошли в салаты.
Звери, водя руками,
Дремлют половиками.
Я на пустом балконе
Вою, как молодуха,
Как во пустом флаконе
С тенью былого духа.

«А еще гремучи-бегучи…»

А еще гремучи-бегучи
Воды городского дождя
Огибают мусорны кучи,
Навсегда в асфальт уходя.

И над ними вечер-суббота
Шире, чем в иные года.
Погоди, моя ты свобода,
Безразмер-на-я слобода.

«У меня в голове…»

У меня в голове
На продавленной траве
Город Эм, город лже,—
Как машина в гараже.

Таганка,
На хвост консервная банка,
Голуби, голубятники, козла забивают козлятники,
От праздничного пузыря
Идут по домам слесаря.

Метро Колхозная
Давно бесхозное,
Яицо надбитое, лицо без речей,
Расширяет площади, просит кирпичей.

Площадь Трубная, злая, бухая, трупная.
Маяковка ясная, как подковка.
Вот и Пятницкая, голая, как привратницкая,
Поварская, теплая, как людская.

А при тебе, Покровка,
Мне и дохнуть неловко.
Слишком приютен садик Милютин
(С бывшим фонтаном – бил мимо рта нам),
Страшен и розов скверик Морозов
С бывшим каштаном широкоштанным.

Открывай ворота, расстилай кровать,
Вынимаю музыку – будем танцевать!
Мой, мой огород —
Все растет наоборот!
Точка, точка, тире,
Вузовский, Хохловской —
В развеселом дворе
С вывеской столовской.
На первое суп, суп, во второе круп, круп,
И язык дрожит, как стрелка, поперек соленых губ.

А в Банном переулке
Давно не видно бань.
А в Банном переулке
До света баю-бай.
И, простодушный как ангелок,
Несмысленный шар воздушный
Лезет под потолок.

«Тополиный пух наберет крыло и давай в зенит…»