Лирика

Любовь стихи в уста мои вложила,

Чтоб след его навеки не исчез,

Но жизнь брала над словом перевес,

И лгали, лгали перья и чернила.

Не покорилась высота стихам,

Я понял, что они несовершенны,

Что тут, увы, отступится любой.

Кто проницателен, представит сам,

Что это так, и скажет: "О, блаженны

Глаза, что видели ее живой!"

CCCX

Опять зефир подул – и потеплело,

Взошла трава, и, спутница тепла,

Щебечет Прокна, плачет Филомела,

Пришла весна, румяна и бела.

Луга ликуют, небо просветлело,

Юпитер счастлив – дочка расцвела,

И землю, и волну любовь согрела

И в каждой божьей твари ожила.

А мне опить вздыхать над злой судьбою

По воле той, что унесла с собою

На небо сердца моего ключи.

И пенье птиц, и вешние просторы,

И жен прекрасных радостные взоры

Пустыня мне и хищники в ночи.

CCCXI

О чем так сладко плачет соловей

И летний мрак живит волшебной силой?

По милой ли тоскует он своей?

По чадам ли? Ни милых нет, ни милой.

Всю ночь он будит грусть мою живей,

Ответствуя, один, мечте унылой…

Так, вижу я: самих богинь сильней

Царица Смерть! И тем грозит могилой!

О, как легко чарует нас обман!

Не верил я, чтоб тех очей светила,

Те солнца два живых, затмил туман,

Но черная земля их поглотила.

"Все тлен! – поет нам боль сердечных ран.

Все, чем бы жизнь тебя ни обольстила".

CCCXII

Ни ясных звезд блуждающие станы,

Ни полные на взморье паруса,

Ни с пестрым зверем темные леса,

Ни всадники в доспехах средь поляны,

Ни гости с вестью про чужие страны,

Ни рифм любовных сладкая краса,

Ни милых жен поющих голоса

Во мгле садов, где шепчутся фонтаны,

Ничто не тронет сердца моего.

Все погребло с собой мое светило,

Что сердцу было зеркалом всего.

Жизнь однозвучна. Зрелище уныло,

Лишь в смерти вновь увижу то, чего

Мне лучше б никогда не видеть было.

CCCXIII

О ней писал и плакал я, сгорая

В прохладе сладостной; ушло то время

Ее уж нет, а мне осталось бремя

Тоски и слез – и рифм усталых стая.

Взор нежных глаз, их красота святая

Вошли мне в сердце, словйо в пашню семя,

Но это сердце выбрала меж всеми

И в плащ свой завернула, отлетая.

И с ней оно в земле и в горних кущах,

Где лучшую из чистых и смиренных

Венчают лавром, Славой осиянным…

О, как мне отрешиться от гнетущих

Телесных риз, чтоб духом первозданным

И с ней и с сердцем слиться – меж блаженных?

CCCXIV

Душа, свой путь утрат ты предвещала,

В дни радости задумчива, уныла,

Ища среди всего, что в жизни мило,

Покоя от скорбей, точивших жала.

Слова, черты, движенья покрывала

И, с болью, жалости нежданной сила

Тебе в прозренье это все гласило:

Сей день – последний, счастье миновало.

О бедная душа! О обаянье!

Как мы пылали здесь, где взглядом жил я

Очей – последним, сам того не зная!

Им, двум друзьям вернейшим, поручил я

Сокровищ благороднейших деянье,

Дум дивный клад и сердце оставляя.

CCCXV

Преполовилась жизнь. Огней немного

Еще под пеплом тлело. Нетяжел

Был жар полудней. Перед тем как в дол

Стремглав упасть, тропа стлалась отлого.

Утишилась сердечная тревога,

Страстей угомонился произвол,

И стал согласьем прежних чувств раскол.

Глядела не пугливо и не строго

Мне в очи милая. Была пора,

Когда сдружиться с Чистотой достоин

Амур, и целомудренна игра

Двух любящих, и разговор спокоен.

Я счастлив был… Но на пути Добра

Нам Смерть предстала, как в железе воин

CCCXVI

Я гнал войну, я бредил скорой встречей

С покоем, мчался к цели напрямик.

Но брошен вспять – меня в пути настиг

Перст миротворицы противоречий.

Нагрянет вихрь – и тучи гибнут в сече.

Явилась Смерть – и жизнь пресеклась вмиг,

И глаз прекраснейших иссяк родник,

И я томлюсь в тоске нечеловечьей.

Меняют нрав лета и седина.

Подоле во плоти она живи,

От сердца подозренья б отвратила.

Поведал бы о горестях любви

Мой чистый вздох, к которому она,

Я знаю, в небе с болью слух склонила.

CCCXVH

Амур меня до тихого причала

Довел лишь в вечереющие годы

Покоя, целомудрия – свободы

От страсти, что меня обуревала.

Не потому ль душа любимой стала

Терпимее к душе иной породы?

Но Смерть пришла и загубила всходы

Все, что растил, – в единый миг пропало.

А между тем уж время приближалось,

Когда она могла б внимать сердечно

Моим словам о нежности, что длится.

В ее святых речах сквозила б жалость…

Но стали бы тогда у нас, конечно,

Совсем иными волосы и лица…

CCCXVIII

Когда судьба растенье сотрясла,

Как буря или как удар металла,

И обнажились корни догола,

И гордая листва на землю пала,

Другое Каллиопа избрала

С Эвтерпой – то, что мне потом предстало,

Опутав сердце; так вокруг ствола

Змеится плющ. Все началось сначала.

Красавец лавр, где, полные огня,

Мои гнездились прежде воздыханья,

Не шевельнув ни веточки в ответ,

Оставил корни в сердце у меня,

И есть кому сквозь горькие рыданья

Взывать, но отклика все нет и нет

CCCXIX

Промчались дни мои быстрее лани,

И если счастье улыбалось им,

Оно мгновенно превращалось в дым.

О сладостная боль воспоминаний!

О мир превратный! Знать бы мне заране,

Что слеп, кто верит чаяньям слепым!

Она лежит под сводом гробовым,

И между ней и прахом стерлись грани.

Но высшая краса вознесена

На небеса, и этой неземною

Красой, как прежде, жизнь моя полна,

И трепетная дума сединою

Мое чело венчает: где она?

Какой предстанет завтра предо мною?

CCCXX

Как встарь, зефир над нежными холмами;