Лис

На перекладине креста действительно сидели заморенные солнцем галки. Обычно шумные, сейчас они молчали — то ли от жары, то ли сожалея о скорой потере удобного насеста.

— У, — пригрозил священник бесу, — на крест люди молятся, а ты про птиц…

— Да что ж, пусть молятся, только птицы все равно сидеть будут. Если б на нем нельзя было сидеть, они бы не сидели.

— Птица создание глупое и бездуховное, что с нее взять?

Лис засмеялся и снова с грохотом заскакал по крыше.

— На кресте Спаситель наш в муках умер. Вы его замучили — бесы!

— Я никого не мучаю и не убиваю.

— А, врешь! Врешь! Птиц ешь? Рыбу ешь?

— Так я же для жизни ем, чтоб жизнь моя продолжалась, а это не убийство. И птицы это знают, и рыбы. А эти, твои, для смерти его убили. Только чтоб убить.

— Понимал бы чего, — фыркнул поп, не зная, что сказать.

Лис пожал плечами:

— Вот объясни мне, отчего вы, люди, тоскуете? Чего вам не хватает?

— Бога забыли, вот и тоскуем.

— А ты чего тоскуешь? Тоже Бога забыл?

— Я об них тоскую, не о себе.

— А если б один был, не тосковал бы?

Человек задумался.

— Не знаю.

Лис засмеялся.

— В лесу никто не тоскует. Ну, если только из ваших, из людей, кто забредет. У нас все — у себя дома. А вы, в ваших каменных чуланах, как чужие живете. Отгородились от всего. Только друг на друга и смотрите, а сами…

Бес лукавил, он тоже иногда тосковал. Он не знал, почему он тосковал. Просто иногда что–то начинало тянуть за душу. Куда ее тянуло, душу эту, он не знал, но хорошо понял, что любую тоску разгоняет дорога. И когда тоска наваливалась на него, он уходил бродить, не зная, куда заведут его ноги, где он заночует и что поест. Тайны леса и простор степей — лучшие лекарства от дурного настроения. Немного зная людей, Лис видел, что их задавленность куда страшнее, от нее, бывает, и вешаются, и друг дружку режут. И все это оттого, что они не понимают, что такое красота, что такое жизнь, что такое мир и как хорошо в нем жить.

Он снова засмеялся.

— Не обижайся, но вы страшно глупые.

Человек все–таки обиделся.

— Умник нашелся! Как жить учит, а сам голый ходит и мясо сырое ест.

Бес снова зашелся хохотом.

— Одетые… Мясо варят… — Он присел от веселья на крышу и тут же подскочил, обжегшись. — Ладно, что уж тут смеяться. А хочешь жить в радости? Не прятаться по углам? Вот она, жизнь, прямо перед тобой. Смотри, какая большая!

Лис выпрямился, раскинул руки, будто пытаясь охватить весь мир разом. Он словно вырос сразу на голову.

— На, бери, все для тебя. Ну? Страшно?

Человек вдруг почувствовал, что действительно испугался. Внутри он почувствовал пустоту, которую предлагал сейчас заполнить смеющийся бес. Ему показалось, что именно эта пустота пиявкой тянула из него душу, сосала из сердца радость. И тогда, чтобы скрыть страх, он закричал:

— Отойди от меня, сатана! Не искушай! — и перекрестил Лиса.

Тот, неожиданно вскрикнув, подскочил вверх и с жалобным стоном упал с крыши вниз. Не ожидавший такого поп остолбенел на секунду и, придя в себя, снова истово перекрестился:

— Благодарю тебя, Господи, за спасение от искуса бесовского.

Потом, осторожно цепляясь, подошел к краю и заглянул вниз. Под стеной церкви густо росли лопухи — сочные, высокие, в рост ребенка. Священник давно просил церковного сторожа скосить их — «а то за ними скоро и храма видать не будет», — но тому все было недосуг.

Лиса не было видно, ни один лопух не был примят, даже пыль на темно–зеленых листьях не сбилась.

— Рассыпался. В прах. Ох, Царица Небесная Матушка.

Он отошел от края, перевел дух, снова заглянул вниз и опять ничего не увидел.

— Как есть пылью рассеялся. Ох, страсти бесовские…

Ему вдруг стало даже жаль Лиса, но он был очень горд, что победил дьявольское наваждение. Оглянувшись вокруг, словно ища свидетелей победы, он довольно улыбнулся и вдруг икнул.

— Что такое?..

Осторожно ступая по темной лестнице, он спустился вниз, икая и неодобрительно покачивая головой.

— Напасть нечистая.

Выйдя из церкви, он направился к лопухам, куда должен был упасть Лис. Осторожно заглянул под них и ничего не увидел — растут густо. Оглянулся и вошел в пыльные заросли, доходившие ему до пояса. Забрел в самую гущу, раздвинул листья, нагнулся — нет никого. Поднял голову, задумался. Вдруг опять сильно икнул и почувствовал, как что–то шлепнулось ему на спину. Поп провел рукой и отцепил репей. Повертел головой, икнул, и еще один репей прилепился на живот.

— Кто это балует? — тихо, словно боясь насмешек, спросил он и не договорил. Икота посыпалась горохом, и тут же роем полетели репьи.

Чем больше он икал, тем больше репьев украшало его рясу.

— Вот я тебя, сатанинское отродье! — растерянно пригрозил он пальцем неизвестно куда. — Выходи, бес!

Вокруг была тишина, прерываемая только его икотой да звуком падающих непонятно откуда репьев. Поняв, что бороться с этим бесполезно, он выскочил из зарослей и испуганный бросился в церковь. Если бы прихожане увидели его в эту минуту, они бы приняли его за лешего: весь в пыли, репьях, борода всклокочена, волосенки развеваются — ну вылитый лешак.