Лис Абрамович

Бородатый мужчина с мокрой рыжей собакой у ног сидел на стуле и терпеливо ждал хоть какого-нибудь просвета в очереди – ведь у него не было даже талона на прием. Неожиданно последний из пробегавших мимо врачей вдруг обернулся и спросил: «Эй, а что с вашей собакой?» – «Не знаю. Она не моя, я ее просто подобрал на улице. По-моему, ей плохо». Ветеринар на секунду присел на корточки и посмотрел собаке в глаза. «Катя! – крикнул он сестре. – Я не иду». И тут же бросил бородатому: «Тащи собаку в смотровую».

Собака была не только мокрая и грязная, но на удивление тяжелая. Почти безжизненное черно-рыжее тело взгромоздили на металлический стол. Он, а это был именно он, то пытался поднять голову, то снова ронял ее на стол. Огромные черные глаза вопросительно и даже с испугом смотрели на людей.

– Ну, потерпи, пес, – тихо проворчал ветеринар. – Тебе уже один раз повезло сегодня, видишь, подобрали, к нам привезли. Может, повезет еще раз – и будешь жить.

Как говорят врачи, анамнез был тревожным. Перелом ребра (похоже, кто-то сильно ударил его ногой снизу – скорее всего, сапогом), трещина или даже перелом задней лапы. Нос ободран, кровоточит. Но самое неприятное – огромная рана с неровными краями на животе и внутренней стороне бедра. Кусок кожи был вырван так, как могут драть только специально натасканные собаки вроде лагерных, насмерть. Видно, натравили на него сильного злобного пса, крупнее и мощнее его. Открытые ворота для инфекции, к тому же большая кровопотеря. С такими ранами и без серьезного ухода собака вряд ли выживет.

– У вас когда-нибудь собаки в доме были? – спросил ветеринар.

– Нет. Никогда.

– И что делать будете?

– Еще не знаю… Повезу домой. Там видно будет.

Ветеринар покачал головой и начал быстро промывать и зашивать рану. Закончив свою работу, он вытащил из шкафа серую, уже ветхую от бесконечных стирок, но чистую простыню и протянул Абраму.

– Возвращать не надо. Заверните собаку, рана еще кровоточит. А может, все-таки оставите ее у нас? Нет? Ну, удачи вам.

Абрам хотел заплатить за визит, но врач от денег категорически отказался. И был это второй Человек на пути несчастной собаки. Человеки! Лю-ди! Все-таки есть еще Люди!

С собакой на руках, словно неловкий отец первенца, Абрам вышел на Цветной бульвар и остановился у самой кромки тротуара. Фонтаны грязного мокрого снега взлетали из-под колес проезжавших троллейбусов. Мгновенно намокли брюки и укрывавшая собаку простыня, и ее свободно болтавшиеся углы с каждым порывом ветра тяжело шлепали по ногам. Поднять руку, чтобы поймать такси, было абсолютно невозможно. Но Абрам почему-то был уверен, что его, стоящего у края мостовой, кто-нибудь обязательно заметит и подберет.

Словно вняв его немой мольбе, перед ним вдруг остановилась машина с зеленым глазком, и таксист приоткрыл дверь: «Эй! Садись, друг!» Ему сегодня явно везло – третий! Он осторожно положил собаку на заднее сидение, поправил под ней простыню, сел рядом и с улыбкой поблагодарил водителя. Потом назвал адрес, и машина тронулась. Скорее бы домой! Но уже через квартал движение застопорилось, машина начала непрерывно притормаживать, замирая на месте каждые сто метров. «Чертова погода!» – проворчал водитель.

В машине собака лежала тихо, не скулила, лишь изредка с трудом приподнимала голову, лежавшую на коленях незнакомого человека, почти невидящим взглядом упиралась в его лицо, будто пытаясь понять, где она и кто этот человек. Но от резкой боли в боку сознание ее начинало быстро мутиться, глаза закрывались, и голова снова бессильно опускалась на чужие колени.

Чувствуя беспокойство пса, Абрам перебирал пальцами шелковую шерсть, нежно, словно плачущего ребенка, гладил его по голове, легонько трепал мягкое теплое ухо и шептал ласковые слова: «Хорошая ты собака, потерпи немного. Дома мне расскажешь, что с тобой приключилось. Ну, не словами, а как сумеешь. Мы тебя не обидим, не бойся, не бросим, не выгоним. Выходим как-нибудь, а там посмотрим… Может, найдется твой хозяин. А нет – останешься у нас, будешь нашей, назовем тебя Подкидыш. Нет, не годится. Слишком длинно… Ладно, потом придумаем».

Рука человека была легка и тепла, ласковое прикосновение не причиняло боли, и полусонная собака, вслушиваясь в бормотание человека в надежде уловить в его словах хотя бы свое имя, все с большим трудом удерживала и без того неясное сознание, пока наконец совсем не затихла. Заснула.

Абрам тоже замер, речь остановилась на полуслове. Он прислушался к дыханию спящей собаки: «Дышит. Слава Богу!»