Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

Однако XX век с его революциями и торжеством прогрессистского паттерна («рационалистического утопизма» по И. Кристолу, или «ереси утопизма»[87] по С. Л. Франку — за полвека до Кристола) поставил консерваторов в новую для них ситуацию. «Консерватизм, — утверждает та же Гальцева, — не только вставал перед необходимостью все больше заниматься самосознанием, превращаясь, так сказать, из искусства в науку, но и менял — перед меняющимся ликом мира — свой собственный лик»[88]. Известный немецкий неоконсерватор Герд-Клаус Кальтенбруннер в 1975 году говорил об этом так: «Консерватору и теперь нужна, и в будущем понадобится обоснованная теория, иначе говоря — именно то, от чего он до сих пор часто и не без гордости уклонялся»[89]. Это как раз та ситуация, в которой оказались российский консерватизм и те политические партии («Единая Россия» прежде всего), которые позиционируют себя в политическом пространстве как консервативные. Нарастание революционных, радикальных и экстремистских тенденций вызвало серию ответных реакций охранительного порядка, и именно из этих реакций складывалась палитра европейского консерватизма в прошлом веке. В веке нынешнем к общему течению, при сохранении национального своеобразия, подключились российские консерваторы, перед которыми сегодня стоит задача формулирования своей политической философии. К тому же к указанным вызовам добавились более глубинные. Это вызовы нигилизма, нравственного релятивизма и т. д.

2. Необходимость самоопределения

Опровержение второго аргумента связано с опровержением первого. Общенациональный консенсус, основанный на необходимости сохранения страны, выработал свой ресурс, общенародный заказ на стабильность выполнен — и теперь во время кризиса (а кризис — время идеологий, причем именно борьбы идеологий) партия власти должна внятно сформулировать свой общественный идеал.

Я согласен с выводами Г. О. Павловского, который сказал недавно: «Путин как политическая личность обязан считаться с повесткой. Дело не только в том, что кризисная ситуация не осталась без последствий для всей правящей верхушки, включая тандем. Но и выход из кризиса имеет свои условия. Например, есть путинское большинство[90]. Но если путинское большинство заподозрит, что в 2012 году его ждет пролонгация status quo, оно взбунтуется и прекратит существовать в нынешнем качестве. Более того, если оно в 2010 году почувствует себя запертым надолго в нынешней все более опасной ситуации — оно тоже активизируется неизвестным образом… Его не может удовлетворять перспектива безопасности, непредсказуемо переходящей в опасность. То опасность новой войны на Кавказе, то мирового кризиса. До поры людей удовлетворяла сама стилистика постоянства, даже застоя. Я бы даже сказал, что застой шел не сверху, а снизу. Был спрос на застой, конечно, не вечный, а временный. Но сейчас, во-первых, нет никакого застоя, а во-вторых, ни стабильности, ни динамики тоже нет. Руки то спутаны, то распутаны неожиданным образом. Медведев прав, это тупик».

Кризис задал людям новую стилистику, и эта стилистика в свою очередь требует политического ответа. Кризис, как мне неоднократно приходилось уже говорить, это время идеологий или, точнее, время идеологической борьбы. И «Единая Россия» должна на этот вызов ответить и найти выход из тупика или проиграет. А это значит, что надо перестать считать весь российский народ своим электоратом. Необходимо идеологическое самоопределение, которое, конечно, приведет к некоторым потерям прежнего электората[91], но зато поможет сделать портрет своего избирателя более внятным, а идеологические послания — более адресными. Появятся вполне определенные общественные группы, которые смогут осознать «Единую Россию» как свою партию, как партию, защищающую их насущные интересы. В качестве побочного эффекта идеологическое самоопределение ЕР приведет к большей определенности остальных партий и тем самым сделает нашу многопартийность более артикулированной. Это и так произойдет, даже без участия «Единой России».