Лис

Однажды Лис пошел бродить по дальним полям. День был тихий. Солнце изредка пробивалось сквозь медленные облака. Снег под солнцем вспыхивал, и бес радовался яркому свету. Он ходил уже довольно давно, и ничего интересного ему пока не попадалось. Лис огляделся. Поля были пусты, насколько хватало глаз, и лишь у самого края, где земля встречается с небом, чернело какое-то пятнышко. «Интересно, интересно», — пробормотал он, направляясь к нему. Пятнышко оказалось срубом колодца. Вокруг него торчали из-под снега потемневшие сухие стебли — то ли крапива, то ли иван-чай. Лис подошел к нему и заглянул внутрь. Там была вода. Вечерело, вода переливалась темным блеском, будто дышала. Он осторожно опустил ноги в колодец и стал спускаться. Спускался глубоко, пока небо над ним не превратилось в маленький квадратик, который можно было закрыть ладонью. Около самой воды бревна были шире, чем везде, так, что на них можно было сесть, вытянув ноги на бревно стены рядом. Лис сел и наклонился над непроглядно темной водой. Он поднял голову — небо совсем потемнело, наступала ночь. Он снова наклонился и всмотрелся в воду. В воде тоже было небо, но не темное ночное, как наверху, а синее летнее. Посреди него сияло яркое круглое солнце. Лис тронул носом воду, по ней пошли круги, и все исчезло. Вода замерла и снова появилось летнее небо.

— Колодец, — прошептал он и дохнул на воду. Там, под водой, пошли легкие белые облака.

— Новое небо, — залюбовался он.

— Эге-ге-гей, — закричал небу, как любил делать летними полднями, бегая по лугам, перемазанный соком трав и пыльцой цветов. Снова закричал, совершенно счастливый.

Всю ночь он смотрел в воду, кричал, смеялся, а под утро бросился в холодную воду и поплыл к небу. Оно казалось очень близким, но почему-то не приближалось, наоборот, вдруг все стало темнеть, будто наступала ночь. Темнота все сгущалась и сгущалась, пока, наконец, свет не пропал совсем. Лис закрыл глаза, потому что и смотреть все равно было не на что, и вода вдруг надавила на них, будто пытаясь втиснуть их внутрь головы. В ушах зашумело. «Глубоко», — подумал бес. Грудь заболела от непосильной тяжести, голову сдавили какие-то страшные клещи, Лису казалось, что он плывет сквозь лед, протапливая его своим теплом. От холода онемели руки и ноги, кто-то стиснул, пытаясь задушить крохотное существо, прорывающееся к великой Тайне. Лис понял, что это Тайна, или одна из ее сторон, ни за что другое он бы не согласился бы вытерпеть такие муки. Стало невыносимо страшно и больно, он подумал, что умирает, оттолкнулся еще раз и мрак просветлел, боль стала отпускать. Он поплыл быстрее, стало совсем светло и, вдруг, — яркий свет, и Лис повис над новым миром. Он висел, раскинув руки. Сердце его билось от радости как сумасшедшее.

Внизу под ветром новым буйством полыхали леса, степь стонала новой вечностью под копытами табунов, жеребцы грызли друг — другу плечи и взвивались выше самых высоких деревьев, солнце играло на их блестящих шкурах. Реки напрягали мускулы в новых изгибах, качая листья кувшинок и стаи мальков, резвящихся у самой поверхности. Оборотни рыскали в дремучих лесах, оглядываясь через плечо на кривой месяц и усмехаясь. Бесы кривлялись, прыгали белками с ветки на ветку, потешаясь над лешими и завывая в высокое небо. Капли срывались с трав, летние дожди разгоняли утренние чуткие туманы. Над равнинами летели серые цапли, садились на мелководье лесных озер, непуганые и красивые. Они ходили на тонких ногах, по колено в воде и хватали неосторожных мальков.

Мир был чистый, сияющий, как омытый дождем. Можно было поднять это небо, этот мир и начать все снова. Можно. Только Лис оттолкнулся ногами и стал всплывать. Снова железные тиски схватили голову и стали раскалывать ее словно лесной орех. На грудь упала страшная тяжесть, но бес только сильнее отталкивался ногами. Опять показалось, что он умирает, и даже уже умер, но он все продолжал и продолжал двигаться. Он знал, куда ему плыть, и плыл сквозь темноту и смерть. Смерть поняла, что сейчас она бессильна, и отпустила его. Темнота отступила, клещи разжались, он вынырнул посреди колодца.

Сердце отчаянно колотилось в груди, в глазах прыгали зайцы и лопались крохотные жилки. Он схватился за бревна сруба и поднял лицо вверх. По утреннему небу шествовали облака, все такие же равнодушные, как и раньше. «А что, если это тоже чье-то дыхание?» — подумал он и засмеялся от этой мысли. В груди что-то дернулось и он, закашлявшись, оборвал смех. Подтянулся на ослабевших руках и лег, задыхаясь, на бревна сруба лицом вверх, чтобы смотреть на небо. Глаза его медленно закрылись, и он уснул, опустив одну руку в воду, где по синему летнему небу плыли белые, как пух, облака.