Лис

Так, в веселье окончилось лето. Когда пришло время, осенние ветра осыпали листья и принесли холод ледяных морей. Птицы собрались говорливыми стаями, обучили молодых сложному ремеслу полета. Закружились в вышине черной рябью, прощаясь до весны с лесом и полями, где прожили лето. Лис с грустью слушал их крики, думая о том, что без птиц мир становится тише. Потом, вспомнив торжественное безмолвие заснеженных чащ, он веселел и переставал жалеть об отлете пернатого народа. На смену улетевшим пришли синицы и снегири, похожие на разбрызганную по снегу кровь. Они быстро обжили оставленные деревья, не смущаясь злыми холодами. Зима приближалась все ближе, вставая белой стеной на горизонте, выслав вперед иглы заморозков, хрупкий утренний лед и крошку первых снегов.

Тогда-то и началось то, чего бес боялся и не хотел больше всего. Бес стал забывать. Он ходил по местам, где бывал тысячи раз и не узнавал их. Идя вдоль берега Ягодной Рясы, поблизости от которой он провел половину жизни, он не знал, куда попадет после поворота реки. Будет ли то болото, заросли малинника или выгоревшая пустошь. Он забывал даже небо, расположение звезд, сторону, где встает солнце. Обычно это приходило неожиданно. Бес гулял где-нибудь или валялся на дереве и, вдруг, мир дергался рывком, в затылке что-то щелкало, и он уже не знал, где находится. Тогда он начинал бесцельно бродить, разглядывая места вокруг себя и пытаясь узнать хоть что-то. Так продолжалось до тех пор, пока в затылке снова не раздавался щелчок, и все вставало на свои места. Случалось такое не часто, но Лиса тревожило то, что это было только начало. В такие моменты он не старался делать вид, что ничего не произошло, а просто разглядывал ставший вдруг неузнаваемым мир. В этом было даже что-то интересное, как будто у него теперь было два мира. Один, в котором он знает что-то, хоть это что-то и не больше капли воды в озере, а другой, полностью неизвестный, от начала до конца. Лис ходил по новому миру, открывая все заново и понимая при этом, что он уже другой Лис, лишенный чего-то интересного и важного — памяти.

Тогда же в нем поселилось чувство постоянной опасности. Оно не уходило, было всегда где-то рядом, на расстоянии вытянутой руки или даже ближе. Оно заставляло беспричинно оглядываться, забираться на деревья и тревожно озирать окрестности. С ним Лис просыпался посреди гулких ноябрьских ночей, слушал тишину темного леса. Предчувствие опасности сушило блеск глаз, сбивало ровный сердечный ритм на рваный бег затравленного зверька. Это тянущее чувство шло от земли. Земля влекла беса к себе, в глубины, где не бывает ни света, ни неба, ни солнца. Сначала Лису удавалось стряхивать это наваждение, но со временем это получалось все хуже и хуже. Зимой его часто можно было увидеть сидящим у стволов деревьев с головой, опущенной на колени, увязшего в ощущении угрозы, которая шла отовсюду. Лис умел многое. Он мог плавать под водой, часами не показываясь на поверхности, мог прятаться в самой низкой траве так, что ни одна осторожная птаха не замечала, мог шастать среди людей, невидимый для них, занятых своими заботами. Лис не умел летать. Не мог порхать бабочкой или летучей мышью, не касаясь земли. А потому и не мог избавиться от этой угрозы даже на одну крохотную секунду.

Далеко от Лиса земляные собаки взбивали гривы снегов, угадывая направление по ветру, выдергивая из его путаницы самые тонкие паутинки нужных запахов. Цель приближалась, но путь предстоял еще долгий. Не одна звезда еще упадет с небесной ладони, пока они доберутся до густых лесов, где бродит один маленький бес, раздираемый красотой мира и крючьями чувства приближающейся опасности, впивающимися в его крепкие руки и ноги. Чуя приближение добычи, псы выли на бледный лик луны, глядящий на пустые поля, и их вой катился по снежным равнинам гулкими волнами страха, от которого замирали под снегом мыши, волки щерили зубы, и лишь совы, не боясь, ворочали круглыми головами. Звезды, мигая, смотрели на ожившие куски земли, перепахивающие снега в поисках загулявшего беса.