Лиса. Личные хроники русской смуты

В ту ночь дежурили всего две лаборантки. Работы было невпроворот, и девушки азартно бегали из комнаты в комнату, от аппарата к аппарату. Часам к пяти глаза у них начали слипаться. Галя присела на минутку и, не выпуская из рук пробирку с пробой, уснула. Проснулась она как-то вдруг, чутко ощутив постороннее присутствие. Открыла глаза и обомлела: вокруг неё на задних лапках во множестве сидели серые бестии. Девушка взлетела на стол, уверенная, что кричит во всю мочь. Но она, как выброшенная на берег рыба, лишь широко раскрывала рот. Привлечённая грохотом упавшего стула, в комнату заглянула её напарница и застыла на пороге. Кричать она не стала, а, ухватив совершенно неподъемный пожарный железный ящик с песком, подняла его и грохнула на одну из заметавшихся по мраморному полу крыс. Затем схватила швабру и, прижав очередную жертву к ножке лабораторного стола, щедро плеснула на неё из подвернувшейся под руку бутыли с серной кислотой. Если первая крыса испустила дух сразу, то вторая, прежде чем отдать концы, долго и страшно верещала. Только после этого к Галине вернулся голос. На визг и грохот примчались солдатики и оторопели от невиданного зрелища. Им пришлось отойти в сторону, чтобы пропустить выстроившихся в серую, хвост в хвост, шеренгу серых бестий. После столь зверской расправы над своей товаркой, крысы уходили из лаборатории. Как оказалось, они ушли из неё навсегда.

Со стола Галю снял незнакомый военный. У военного была белозубая улыбка и красивая металлическая коробочка с леденцами. Он долго отпаивал впавшую в прострацию Галю чаем и угощал конфетами из коробочки, ловко раскалывая слипшиеся леденцы перочинным ножичком с красными перламутровыми накладками на ручках. Несмотря на совершенно нетоварный вид, конфеты показались Гале очень вкусными.

Потрясённая, она пришла в себя не сразу.

Ей казалось, что если бы не напарница, то крысы набросились бы на неё спящую… и не пить ей сейчас чай в такой приятной компании.

Наутро, отойдя от стресса, Галя обнаружила, что помнит лишь тёплую улыбку доброго солдатика, но не может вспомнить его лица. Обнаружить столь странный провал в памяти было и неловко, и досадно. Ситуация усугублялась тем, что одна из подруг разболтала этот секрет всему заводу.

Болтушка!

Галочке, где бы она с той поры ни появлялась, весёлые солдатики передавали приветы от «её знакомого Володи». Галочка, конечно, радовалась такому вниманию, но и смущалась. Глупо было ждать, когда очередной солдат улыбнётся и предъявит те самые белоснежные зубы, а она поймёт, что это он. Её Володя.

Неразрешимая задача!

Но своего Володю она всё же «вычислила». Он сидел на скамейке и строгал из молодой веточки вербы свистульку. У него был тот самый ножичек, которым солдат Володя откалывал слипшиеся леденцы из запавшей в память пёстрой металлической коробочки. Галочка остановилась напротив него и, уперев кулачки в бедра, возмутилась:

– Володя, а для чего Вы передаете мне приветы от самого себя, если Вы и есть тот самый Володя?

– И действительно, глупо получается, – обезоруживающе улыбнулся Володя.

Галя обмерла. У него была завораживающая улыбка.

Шикарная была улыбка.

Потом они частенько гуляли на бульваре, мечтая о будущем и, в конце концов, решили, что оно у них будет общее. Володя стал приходить к ним в дом. Родители ничего не имели против такой дружбы. Отец усаживал потенциального зятя рядом, и подолгу рассказывал о своей нелёгкой жизни. Галя изредка пыталась его остановить, стыдясь каких-то касающихся её детства подробностей, но мужчины на неё дружно шикали и возвращались к прерванному разговору.

– Он должен всё про нас знать! – важно говорил отец.

– Мне интересно! – подтверждал Володя.

Дело шло к свадьбе. Но большой, главный разговор был ещё впереди.

– Володя, об одном прошу, – как-то признался отец, – не выполнил я одного обещания перед Галей, не пошил ей платья шерстяного бордового. Сам себе обещал… Давно уже, ещё на её совершеннолетие. Тогда не получилось, а сейчас старый становлюсь, боюсь, не успею. Ты уж уважь старика, справь ей к свадьбе новое платье. И мне будет не стыдно, и дочке приятное сделаешь.

– Конечно, дядя Лёня. Сделаю! – охотно пообещал Володя.

Напряжённо ожидавший ответа отец облегчённо выдохнул.

– Спасибо, сынок, теперь и умирать не страшно. В хорошие руки дочку отдаю.

– Перестаньте, дядь Лёнь, не надо о плохом. Вам ещё жить и жить. Побежал я на службу, а завтра вечером приду к Вам с официальным предложением! Я уже и от мамы письмо получил, она согласная.

* * *

Володя простился, и Галя пошла его провожать.

До самой трамвайной остановки они шли счастливые и, крепко держась за руки, дышали морским воздухом, приятнее которого не было ничего на свете. Это был запах счастья. У счастья был запах засохших водорослей, и вся набережная пахла их счастьем.

Лишь шагнув на подножку трамвая, Володя выпустил её пальцы:

– Завтра вечером буду…