Лиса. Личные хроники русской смуты

Лиса решила, что её не слышат, и повторила свою просьбу ещё раз. Жалобнее и громче.

Вновь молчание.

Из неё тянули кишки. Ещё немного, и вытянут их все… От боли и обиды она не сдержала стона… Вокруг не прореагировали.

«Надо же какое невнимание! — отметила Лиса машинально. — И как только их на такую работу берут?!»

Пить хотелось отчаянно. Она попробовала собрать немного слюны, но та никак не собиралась. Исчезла, словно её никогда и не было. Из попытки облизать одеревенелым языком пересохшие губы тоже ничего не получилось.

— Я пить хочу! — повторила она свою просьбу и заплакала уже не прячась.

— А что именно хочешь? — наконец откликнулся доктор.

Голос у него был весёлым. И это в такой момент!

Но Лиса обрадовалась. Так она, наверное, ещё никогда в жизни не радовалась. Поверила, глупая, что сейчас её напоят. Она даже представила, какими огромными глотками будет пить.

— Пить хочу.

— Ну, это как раз ясно. Но как-то уж слишком абстрактно. Я о другом спрашиваю — что именно будешь пить? Пива хочешь?

— Не хочу пива, воды хочу… — эти последние слова дались с большим трудом.

— Нет!!! Пиво и только пиво! Откуда у нас тут, в нормальной хирургии, вода?!.. Мы — люди приличные! Только спирт и пиво!

В операционной весело рассмеялись. Кто смеялся, видно не было — похоже, что все. Лисе от их такого дружного непонимания, от такой чёрствости медперсонала расхотелось жить.

— Напрасно отказываешься! Светлое пиво в такой баньке — это же благодать!

— Вы издеваетесь?.. Я не пью пиво! — у оскорблённой Лисы задрожал подбородок.

— Откуда ж мне было знать…что ты к нам такая… вся из себя непьющая попадёшь?.. — пробормотал доктор.

По его закушенной губе и сосредоточенному виду Лиса поняла, что именно сейчас он что-то отрезает. У неё отрезает!!!

— Ну, вот и всё! — перевёл дыхание её мучитель и выбросил что-то мелкое и, похоже, очень скользкое в стоявшую на каталке эмалированную ванночку.

Тут же, после короткого кивка доктора, к нему подбежала медсестра и огромным марлевым тампоном сноровисто промакнула его обильно усыпанный крупными каплями пота лоб. После этого доктор облегчённо вздохнул и с неподдельным участием пояснил:

— Пойми, малышка, нельзя тебе сейчас пить. Надо потерпеть… Потерпишь? — и, обращаясь куда-то в сторону, приказал: — Да не стойте же вы истуканами — смочите ей губы!

В стороне завозились, и сразу же кто-то провёл мокрым тампоном по её сухим губам. Это было здорово, но рука, в которой было долгожданное спасение, тут же пропала. Лиса рефлекторно потянулась губами вслед за исчезнувшей живительной влагой.

— … ещё… ещё…

— Больше нельзя! Потерпи, маленькая! Мы уже заканчиваем. Сейчас шить тебя буду. Шовчик маленький и аккуратный сделаю… Когда мужик зашивает, он об эстетике не забывает… Чтобы потом другим мужикам приятно было… И рукам и глазу… Тебе об этом не рассказывали? Нет?.. Ну, ничего — теперь сама кому-нибудь, при случае, расскажешь…

Доктор дружески подмигнул и после этого уже не отвлекался.

— На-а-аконе-е-е-ец-то усну-у-у-ула… — протяжно отметил смутно знакомый густой бас, пробившись сквозь ускользающее сознание.

* * *

Очнулась Лиса уже в палате. Нестерпимо болело всё тело, каждая его клеточка, каждая точечка…

«Кончилась моя жизнь! Кончилась…» — печально подумала она.

Стоило открыть глаза, как в поле зрения сразу же появилась заботливая фигурка мамы и, упреждая неизбежный вопрос, извиняющимся тоном зашептала:

— До утра потерпи. Пить только завтра можно. Да и то не сразу, а по чуть-чуть. По глоточку. Нам с тобой, доча, надо до утра продержаться. Одну только ночку…

Мамин шёпот показался Лисе очень громким. Даже уши заломило.

Со всех сторон тут же донеслись голоса — подбадривавшие, но и подтверждающие мамины слова.

Лиса обвела взглядом палату. В тусклом свете ночника угадывались костлявые силуэты дюжины железных коек. На их спинках в хаотическом беспорядке висели полотенца, какие-то тряпочки и совершенно выцветшие застиранные больничные халаты. Углы тонули в сумеречной тени, которую не могла разогнать даже полная луна, осторожно заглядывавшая в палату сквозь зарешечённые окна, в стёкла которых периодически ударяли разлапистые ветки по-зимнему голого тополя.

Лиса запаниковала ещё больше.

— Сколько нас здесь?..

— С тобой — десять, — ответила мама.

— Десять…

Лисе захотелось домой. Захотелось немедленно уйти из этой убогости, от чужих незнакомых людей. Захотелось нестерпимо. Ей вдруг пригрезилось, что ото всех коек доносятся и повторяются упрямым злобным эхом страшные в своей беспощадности слова: «Воду можно только завтра. Только завтра… завтра… завтра…»

Захотелось потребовать ответа на самый главный на настоящий момент вопрос: «А сегодня, как мне быть сегодня?» — но даже его, этот вопрос, озвучить не было сил…

Потом мама долго гладила тихо плакавшую Лису по голове, и от этих ласковых, но беспокоящих душу касаний некуда было деться…