Лиса в курятнике

Остатки жареного гуся остыли, и тень от стержня часов передвинулась на две цифры, когда Амиц Дольникер получил свой последний сердечный припадок на территории деревни Эйн Камоним. Залман Хасидов слушал с раскрытым ртом весь поток словоизвержения, как будто перед ним был фокусник, проделывающий невероятные трюки, которые человеческий мозг не в силах разгадать. Ведь именно в том и заключается весь фокус, и он хотел заимствовать у мастера речей его божественную способность говорить бесконечно, без ограничения времени и пространства, когда каждое предложение закончено, и все слова на месте, и, несмотря на это, невозможно понять даже общий смысл, все скользит мимо ушей в этом волшебном потоке слов…

Когда Дольникер стал запинаться и хрипеть, цирюльник бросился к нему и бережно уложил оратора в постель. Хасидов тоже устал до изнеможения от этой совершенной речи, однако он не давал себе поблажек и продолжал ухаживать за политиком с помощью жены до позднего вечера.

— Господин инженер, — умоляла жена цирюльника, — не делайте этого перед выборами. Ведь Залман еще хочет научиться у вас выступать.

— Итак, вы все слышали, друг мой, — прошептал Дольникер со слабой улыбкой, — так вот, делайте так, как вы слышали.

— Я не могу, когда я начинаю говорить, так всем сразу становится ясно как божий день, о чем я говорю, а это не то, что надо. Нет ли у господина инженера чего-нибудь готового?

— Как готового?

— Ну, уже написанной или напечатанной речи, неважно какого размера, ведь я могу потом начать сначала.

Дольникер попытался не волноваться, так как это было ему противопоказано, однако настойчивые просьбы цирюльника ослабили его нервную систему. После непродолжительного копания в чемодане Дольникер вынул мятый лист партийной газеты — остатки высказываний по скандальному делу Шимшона Гройдеса — и заглянул в написанное.

— Да, это может подойти, товарищи, прочтите это всей деревне, — и с большой усталостью добавил: — Надо бы несколько раз пройтись по материалу, чтобы он хорошо звучал в ваших устах, товарищи, но сейчас дайте мне отдохнуть, пожалуйста…

* * *

Собрание проходило на «площадке культуры им. Залмана Хасидова и пророка Моисея» в присутствии большого скопления местного населения. В то время крестьяне уже не работали на полях — из-за пасмурной погоды, наступившей с зимой, и по другим причинам. Поэтому народ был свободен для массовых развлечений типа народных собраний. Небеса на этот раз не были склонны к сотрудничеству с резником, и вразрез с духом сурового проклятия Господь благословил митинг цирюльника хорошей погодой. Среди публики выделялись лица из враждебного лагеря сапожника, но сам Гурвиц появился в последнюю минуту и встал в зловещей тишине на углу площадки, окруженный своими сторонниками. У сапожника было полное право прийти, ибо хитроумный Хасидов не сказал, что это будет частное собрание, скрыв его цель под осторожной формулировкой «народное собрание для сторонников справедливости с сюрпризами».

На этот раз собрание открылось не речью трактирщика, ибо у Хасидова начинались желудочные колики, как только он вспоминал о праздновании юбилея парикмахерской. Право произнести вступительное слово было доверено сторожу конторы старосты, поскольку и он значился среди уважаемых жителей деревни.

— Люди! — с простой сердечностью открыл крупногабаритный крестьянин собрание. — Я вижу, что все пришли с девушками, послушать, что нам скажет Залман, который инженер как сосна. Так пусть он и говорит, мне тяжело.

На этом сторож уселся, а цирюльник встал, готовый к битве. До выборов оставалось всего несколько дней, и Хасидов знал, что лежит на весах. Он положил газетный лист перед собой на стол, невзирая на прохладную погоду, снял пиджак, засучил рукава, позвонил три раза в конторский колокольчик и прорычал в наступившую тишину:

— Редакционная статья!

По публике прокатился ропот приятной неожиданности, ибо непонятное начало обещало сенсацию. Хасидов остался верным заголовку:

— Сегодня мы обозреваем путь, что остался за нами с уходом еще одного года независимости, — громко читал цирюльник, — мы внимательно вглядываемся в будущее на горизонте, и, разумеется, напрашивается вопрос — куда же нам идти? Хочется верить, что чаяния нации идут рука об руку с наиболее полным удовлетворением требований народа в наши дни. Сможем ли мы удовлетворить их в полной мере без специальных усилий, без тяжелых жертв — погрязнем ли мы в огорчительных домашних спорах и раздорах, объятые ненужными дискуссиями и склоками, либо же наше будущее эфемерно…