Лиса в курятнике

Ранним утром у входа в деревню люди с раскрытыми ртами наблюдали, как господин инженер и его опекун выходят со стадом на склон горы. Два пастуха-добровольца были одеты в одолженную по такому случаю одежду, которая придавала им весьма оригинальный, бросающийся в глаза вид — из-за коротких штанов и белых как снег ног. Дольникер натянул разноцветный свитер до шеи и держал в руках суковатую палку — наследие Михи. Однако она только мешала во время бега за нетерпеливыми коровами, которые разбредались по полю без всякого инструктажа, и Дольникер, тяжело дыша, покрикивал:

— Эй, не бегать! Стоять на месте!

Неудивительно, что пара новых пастухов просто с ног сбилась, гоняясь за коровами. Затем добровольцы улеглись на травке. Закрытые веки предохраняли их глаза от жарких лучей яркого солнца.

— Вот видишь, Зеев, — мы устали до предела из-за этой беготни. А почему? Да потому, что мы всю жизнь злостно уклонялись от занятий спортом. А теперь угадай, дружок, какой вывод мы можем сделать из этого?

— Конечно, надо ехать домой.

— Через мой труп, господа, я пребуду здесь до моей смерти или до твоей…

На этом беседа закончилась, и оба, объятые дремой, предались ласкам солнышка. Они лежали без движения на густой травке, и лишь изредка политик вынужден был поднимать своего опекуна, чтобы тот догнал ту или иную отбившуюся от стада корову, ибо, как вы помните, овчарка в ту пору служила по ведомству взыскания муниципальных налогов.

* * *

Дольникер почувствовал, что кто-то легко треплет его по плечу. Будучи погружен в приятную дремоту он приоткрыл один глаз, но тут же открыл и второй, издав при этом короткий стон. Пожилой араб, одетый в комбинезон и куфию, склонился над политиком и что-то бормотал сквозь усы. Дольникер, которому когда-то довелось быть пресс-секретарем партии в подкомиссии по проблемам нацменьшинств, тут же освободился от атакующих рук и вскочил на ноги, но поскользнулся на траве и рухнул навзничь, как подрубленный ствол. От криков политика проснулся и Зеев, который тут же потянулся к суковатой палке, но араб опередил его, сунул руку к себе в карман и вытащил оттуда небольшую жестянку.

— Кофе Америка, — изрек он с сердечной улыбкой, — Америка кофе.

Пастухи замерли от удивления, однако, когда гость дважды повторил свою фразу, Дольникер шепнул секретарю на идиш:

— Вос зогт ер?[4] Спроси о его намерениях, ты ведь учил арабский в школе…

Секретарь встал и подошел к арабу, застывшему в позе восточного спокойствия и ожидающему конца внутренней дискуссии. Приложив массу усилий, Зеев составил закрученное арабское предложение на литературном уровне, однако собеседник путем раздосадованного пощелкивания языком дал понять, что он не понял ни слова.

— Похоже, дружок, что он не понимает по-арабски, — высказал предположение Дольникер и по привычке, выработанной вследствие посещения лагерей репатриантов, обратился к арабу:

— Муви пан по-польску? Говорите по-русски?

— Нескафе, — ответил тот, протянув жестянку к носу политика, — Нескафе.

Дольникер взял из его рук коробку и склонил голову в немом вопросе:

— Сколько?

Араб указал на корову.

— Наглец, совсем из ума выжил, — постановил политик, — он хочет целую корову за свои консервы!

Однако тут произошел решительный поворот в межличностных взаимоотношениях. Араб стал что-то бормотать по-французски и таким образом нашел более или менее общий язык с Зеевом.

— Он предлагает сто банок кофе за корову. Это действительно очень дешево, Дольникер…

— Нет, это нам не подходит, — заупрямился политик, — скажи ему, дружок, что мне кофе нельзя из-за гипертонии. И вообще, что это за тип, я его не знаю.

— Откуда ты? — спросил Зеев.

— Из Ливана.

Дольникер оттащил секретаря в сторону:

— Я сразу понял, что это нарушитель границы, потому что наши арабы сюда дороги не найдут. Объясни ему, что нам нельзя вступать с ними в переговоры, товарищи…

Нарушитель стоял себе в трогательной наивности, спокойно наблюдая за происходящим и время от времени протягивая свою баночку двум пастухам, продолжавшим совещаться. Жаркое солнце освещало дружбу народов, коровы жевали свою жвачку, в воздухе мелькали бабочки.

— Сядь! — велел Дольникер нарушителю границы, так как не терпел людей, стоящих без дела.

— Я не хочу затруднений, — заявил он Зееву, — этот тип все же считается врагом.

— Ладно, — согласился Зеев, — давайте его убьем.

— Это функция пограничников. Спроси его, что его заставило к нам прийти.

Араб пустился в объяснения, и политик через посредничество Зеева выяснил, что нарушитель является главным поставщиком в Эйн Камоним и поддерживал тесную связь с предыдущим пастухом. Если господа ему не верят, они могут спросить насчет него у Михи, и тот расскажет, что он, араб, очень любит евреев и приносит им куски свинины, которую евреям есть запрещено, поэтому евреи не производят ее, а покупают у него.

Он, кроме того, готов по приемлемым ценам привезти и любые другие вещи, которых нельзя достать в еврейском государстве.

Эти слова очень задели честь политика: