И вот Ляля читала про мальчика, которому позарез нужно молоко, и думала, размышляла. Ей тоже иногда не хватало порции на школьном завтраке и тоже хотелось есть. Было обидно, особенно если на завтрак блинчики, а перед завтраком – физра, и, конечно же, пока Ляля переодевалась, пока спускалась в столовую, порций уже нет – тю-тю. Но Ляля молчала. Ничего сделать нельзя. Узнать, кто сожрал её порцию, тоже нельзя. Надо или не ходить на физру, или научиться переодеваться за одну секунду. Но нет худа без добра. Ляля учится готовить блинчики дома. Пока у неё не получается так, как в столовке, но Ляля поняла, что настоящие блинчики – они без дрожжей, а в столовке блинчики на дрожжах…
– Что читаешь?
– «Уроки французского».
Мама поморщилась:
– Мне не нравится этот рассказ.
Ляля молчала. Она привыкла молчать, это самое безопасное.
– Что это вообще такое? Мальчик играет на деньги.
Эту сцену Ляля уже прочитала, и она ей понравилась больше всего.
– Мама, он же был голодный. Он без молока бы погиб!
– Ну ладно, хорошо, – тихо и нервно отозвалась мама.
Ляля хорошо знала этот мамин тон. Иногда мама, когда с ней был не согласен собеседник, а точнее, собеседница по телефону, так же начинала изводить, таким же холодным, нарочито спокойным тоном.
– Ну ладно, пусть. Но он подставил учительницу, подвёл. Она же ему предлагала суп. А он отказался.
До этого момента Ляля ещё не дочитала и молчала.
Мама давно ушла с кухни. Ляля всё читала рассказ, пока не дочитала до конца.
Почему мальчик подставил учительницу? Он не подставлял! Он просто не мог согласиться есть суп. Из благородства. Из мужского упрямства. Это объяснение Ляля прочитала в старой книжке. Книгу подсунула бабушка. Не свои мысли, но Ляля была согласна. Она понимала этого мальчика, худого, бледного, некрасивого, стеснительного, но цепляющегося за жизнь, выживающего вопреки послевоенной нищете и – воспитанного! Только воспитанные люди откажутся от супа, когда очень хотят есть. Из гордости откажутся и чтобы не напрягать других заботой о своей особе.
Ночью Ляля снова и снова анализировала рассказ. Главное, что учительница прислала посылку несчастному мальчику. Чем больше Ляля думала, тем больше общего она находила у себя с героем рассказа. И главное – это стеснительность. Автор рассказа понимал и её. Ляля не голодает, ей не надо играть на деньги. В 12 лет Ляля вдруг поняла, что мама не понимает простой вещи. Она не понимает, как можно быть голодным и отказаться от супа. А может быть, мама сама – попрошайка? Да! Получается, что да. Только попрошайки не понимают, как можно стесняться просить и как можно отказаться от предложенного, когда это тебе надо позарез. У Ляли и в детском саду, и в школе были такие попрошайки в группе и в классе. Хотя бы карлица Жердева. А что мама попрошайка, Ляля уже заметила. Она когда видит что-то хорошее и дорогое, ей это тоже сразу надо. Мама внимательно осматривает прохожих на улице, но аккуратно, так, чтобы не было заметно. Мама часто об этом говорит и по телефону, обсуждает кого-то, добавляет:
– На нём дорогие вещи. Я-то знаю.
Интересно, подумала Ляля, а как мама вела себя в школе? Если послушать её рассказы, получается, что в школе ей было плохо, пришлось уйти и поступать в техникум. Но бабушка рассказывала о маме совершенно другие вещи. Что мама поступала в этот техникум два года. И первый год мама не поступила, вернулась в школу. У Ляли появились вопросы к маме и даже претензии. Она впервые поняла, что мама, пусть даже и мама, но скажем так – странная. Она разрешает не ходить в школу, она разрешает болеть без справки, а потом с учителем начинается скандал – учитель не пускает на урок без справки, думает, что Ляля прогуляла. Мама не понимает элементарных вещей. Только нехороший человек может не понять, почему мальчик из рассказа, больной и голодный, отказался от супа.
Эти выводы были сродни потрясению. Потрясения последовали и дальше. Когда Ляля стала учиться в седьмом классе, мама Насти всем вокруг растрещала, что плакат, за который Лялю наградили и «прославили на всю страну», нарисовала ей мама и что мама Зоя – коварная. Из-за её интриг изостудию перевели на отшиб, потому что Ляле стала не нужна студия, а нужен компьютерный центр. Вот результат маминой болтовни с богатой бизнесвумен! И вроде бы не было внешних причин для ненависти, ведь мамы дружили… На компьютерные курсы они ходили втроём, Лиза, Ляля и Настя. Настя никогда и не собиралась в изостудию, она художников держала за дураков, которые не умеют зарабатывать. И зачем понадобилось маме Насти всем рассказывать? Разговор-то был тета-тет.
– Да уж. Распустила про нас сплетни и слухи, меня даже на работе спрашивают. – Маму трясло от злости.
– А ты?
– А что я? Ну обиделась я на Екатерину Яковлевну, подала идею кому надо.
– Кому?
– Ну, там есть люди… Во власти. Вот они и перевели изостудию. Я просто идею подала, ну, обозлилась.
– Мама! Но зачем ты это рассказала?
– Сама не знаю. Да как-то к слову, зашла речь о педагогах и обидах.
– Ох, мама, эти обиды… Ну зачем…