Лишь краткий миг земной мы все прекрасны

На кухне Пол насыпает мне в тарелку хлопьев для завтрака с отрубями и изюмом и добавляет воды — все как я люблю. Он садится за стол, снимает кепку и тянется за косячком[23]; дед заранее скрутил несколько штук и поставил их, как пакетики с сахаром, в фарфоровую чайную чашку. Три года назад у Пола диагностировали рак; он думал, болезнь вызвало его близкое знакомство с агентом оранж[24] во время службы во Вьетнаме. Опухоль образовалась на затылке, над позвоночником. К счастью, ее удалось обнаружить на ранней стадии, и метастазы не проникли в мозг. Целый год химиотерапии не дал результатов, тогда врачи решили оперировать Пола. Все лечение, начиная с диагностики и кончая ремиссией, длилось почти два года.

Откинувшись на спинку стула, Пол прикрывает ладонью пламя и пропускает его сквозь косяк. Он затягивается, кончик косяка загорается ярче у меня на глазах. Дед курит так, как обычно курят после похорон. На стене позади него висят портреты генералов Гражданской войны, которые я нарисовал цветными карандашами для школьного проекта. Несколькими месяцами ранее ты отправила их Полу. Облачко дыма закрывает раскрашенный профиль Томаса Джексона[25] по прозвищу «Каменная стена» и рассеивается.

Прежде чем отвезти меня к Полу, дома в Хартфорде ты усадила меня на кровать, закурила и все мне рассказала.

— Послушай. Нет, посмотри на меня, я серьезно. Послушай. — Ты положила руки мне на плечи, вокруг нас клубился дым. — Пол не твой дедушка. Ясно?

Слова попада́ли мне в сознание, словно по венам.

— Значит, он и не мой отец. Понял? Посмотри на меня.

В девять лет всегда знаешь, когда лучше помалкивать, поэтому я молчал и думал, что тебе очень грустно, ведь любая дочь рано или поздно говорит что-то подобное о своем отце. Но ты продолжала спокойным и холодным тоном, словно по кирпичику складывала стену. Когда Лан встретила Пола в сайгонском баре, она уже была беременна от другого американского солдата — ни лица, ни имени, ничего. Все, что от него осталось, — это ты. И я.

— Твой дед никто. — Ты выпрямилась, зажав сигарету губами.

До сих пор у меня была хоть какая-то связь с этой страной: дед, с совершенно конкретными чертами лица и характером, грамотный человек, который каждый год поздравлял меня с днем рождения; мужчина, чьей частью был я сам, и его американское имя текло в моих жилах. Ты перерезала эту ниточку. Волосы растрепались, макияж потек, ты встала и бросила окурок в раковину. «Трава всегда зеленее на другом берегу, малыш. Поверь мне. Всегда».

Перегнувшись через стол и надежно запрятав фотографию в нагрудный карман, Пол рассказывает мне о том, что я уже знаю.

— Послушай, — глаза блестят из-за травы. — Я не тот, кем ты меня считаешь. То есть… — Он кладет косяк в стакан, наполовину наполненный водой. Самокрутка шипит. К хлопьям я так и не притронулся, они потрескивают в красной керамической тарелке. — Мама говорит, я твой дед, но это неправда.

Пол опускает глаза; он делает странные паузы между словами, то и дело переходит на шепот, точно солдат, который чистит винтовку на рассвете и разговаривает сам с собой. Я позволяю ему размышлять вслух. Позволяю выговориться. Не останавливаю его, потому что ты никого не останавливаешь, когда тебе девять.

Однажды вечером, во время последнего срока службы во Вьетнаме, Эрл Вудс попал в окружение. Войска северовьетнамской армии и солдаты Фронта освобождения Южного Вьетнама готовились захватить американскую военную базу, на которой он находился. Большинство американских военных эвакуировали заранее. Вудс был не один: рядом с ним за рулем соседнего джипа, поджав ноги, сидел подполковник Выонг Данг Фонг. Вудс говорил, что его товарищ — отважный пилот и командир, беспощадно внимательный к деталям. А еще они с Фонгом дружили. Враги громили покинутую военную базу, Фонг посмотрел на Вудса и пообещал ему, что они выберутся.

Следующие четыре часа военные сидели каждый в своей машине, их форма оливкового цвета темнела от пота. Вудс сжимал в руке гранатомет, а Фонг схватился за пулеметную башню. Так они пережили ночь. Позже, вернувшись в лагерь, друзья выпили в кабинете у Фонга, посмеялись, обсудили бейсбол, джаз и философию.

Во время службы во Вьетнаме Фонг был доверенным лицом Вудса. Наверняка такая крепкая дружба неизбежна, если вверяешь кому-то свою жизнь. Наверняка они сблизились, потому что оба выделялись из общей массы: Вудс, чернокожий американец, вырос на юге страны во времена сегрегации, а Фонга половина вьетнамцев считала заклятым врагом — он служил в армии под командованием у белых американских генералов. Как бы там ни было, прежде чем Вудс покинул Вьетнам, они с Фонгом поклялись найти друг друга, когда бомбежки, авианалеты и напалмовые рейды закончатся. Ни один, ни другой не знали, что видятся в последний раз.

Сайгон пал, а спустя месяц и одну неделю командующие северовьетнамской армией схватили влиятельного полковника Фонга. Его отправили в исправительный лагерь, где пытали, морили голодом и гоняли на принудительные работы.