Лишь одна музыка

— О, не говори глупостей. Как насчет поцелуя? — Мы поцеловались и пошли дальше.

— Если это правда твоя любимая птица, я беру свои слова обратно.

— Спасибо. А твоя какая?

— Жаворонок, конечно.

— А, понимаю. «Взлетающий жаворонок»?16

— О нет — совсем не поэтому.

— Невзрачная пичуга...

— Ну твой соловей тоже не райская птица.

— Кажется, среди композиторов не так много красавцев, — сказала Джулия чуть погодя. — Шуберт был немного лягушкой.

— Но лягушкой, которую ты бы поцеловала?

— Да, — сказала Джулия, не колеблясь.

— Даже если бы это его отвлекло от творчества?

— Нет, — сказала Джулия. — Тогда нет. Но я не думаю, что это его отвлекло бы. Его бы вдохновило, и он бы закончил свою «Неоконченную».

— Верю, что закончил бы. Так что хорошо, что ты его не поцеловала.

Начинало накрапывать, и мы свернули к дому.

1.11

Когда я пробовался в квартет «Маджоре», Эллен спросила, как Джулия. Они были знакомы: наше трио и их квартет — оба тогда недавно сформировавшиеся — встретились на летней программе в Банфе в Канаде.

Я сказал, что мы потеряли друг друга из виду.

— О, как жаль, — сказала Эллен. — А как Мария? Замечательная виолончелистка! Я думала, вы втроем потрясающе хорошо вместе играли. Вы были созданы друг для друга.

— С Марией все хорошо, я надеюсь. Она по-прежнему в Вене.

— Грустно, когда вот так теряешь связь с друзьями, — пробормотала Эллен понимающе. — У меня однажды был школьный друг. Он был на год старше меня. Я его обожала. Он хотел стать стоматологом — дикая идея... О, это... Лучше сменить тему, да?

— Нет, совсем нет. Но может, начнем репетицию? Мне нужно в пять тридцать кое-где быть.

— Конечно. Ты мне сказал, что торопишься, а я тут разболталась. Извини.

Потерять из вида — из слуха, из запаха, из вкуса, из осязания. Недели не проходит, чтобы я не думал о ней. Это после десяти лет: слишком прочно впечатано в памяти.

После того как уехал из Вены, я написал ей, но слишком поздно. Она не ответила. Я писал снова и снова, в пустоту.

Я написал Марии Новотны, она ответила, что Джулия по-прежнему слишком расстроена и что я должен дать ей время. Мои письма мешают занятиям в ее выпускной год. Может, мне стоит сбавить пар. Мария, однако, всегда была больше подругой Джулии, чем моей. Они были знакомы до того, как я появился на сцене и столь неожиданно с нее сошел. Она не делилась со мной секретами и не давала мне надежды.

Когда Джулия закончила свой курс, она исчезла с лица земли.

Я написал в Высшую музыкальную школу, прося переправить мое письмо. Я так и не услышал от нее ничего. Я написал в ее родительский дом под Оксфордом — безрезультатно. Написал ее тете в Клостернойбург и не получил ответа. Написал Марии снова. Мария ответила мне, что она тоже ничего не слышала о Джулии. Однако она была уверена, что Джулии в Вене нет.

В конце концов, более чем через год после нашего расставания, раздавленный потерей, я позвонил ее родителям. Ее отец провел с нами день, когда был в Вене на конференции по истории. Он был поклонником Одена и взял нас с собой на небольшое паломничество в Кирхштеттен, маленькую деревеньку, где Оден провел свои последние годы. Вечером, уже в Вене, мы пошли на ужин и на концерт. Мы понравились друг другу сразу.

К телефону подошла женщина.

— Алло, — сказал я. — Это миссис Макниколл?

— Да, это я. Можно узнать, кто говорит? — Я заметил где-то глубоко запрятанный австрийский акцент.

— Это Майкл Холм.

— Ах да, да. Понимаю. Подождите, я сейчас позову мужа.

Ее самоуверенность пропала, в голосе послышалась паника.

Через несколько секунд доктор Макниколл взял трубку. В его тоне не было враждебности, но он производил впечатление человека, желающего побыстрее выбраться из застрявшего лифта.

— Здравствуйте, Майкл. Я полагаю, это про Джулию. Я пересылал ваши письма, но ведь это ее решение — отвечать или не отвечать.

— Как она сдала экзамены? — Мария уже сказала мне, что довольно хорошо, но я цеплялся хоть за что-то, чтоб продолжить разговор.

— Она закончила.

— Она ведь в порядке, правда?

— Да, в порядке, — ответил он с нажимом.

— Вы скажете ей, что я звонил? Пожалуйста.

Пауза, затем, как милостыню, поданную против желания:

— Да.

— Где она сейчас? Она там, ну то есть она с вами в Оксфорде?

— О господи, Майкл, вы еще недостаточно ее ранили? — Вежливость отказала доктору Макниколлу, и он повесил трубку.

Я тоже повесил трубку, пронзенный печалью, зная, что надежды нет.

1.12

Мое первое занятие сегодня — урок взаимной тоски с двенадцатилетним мальчиком, который гораздо охотнее играл бы на гитаре. Когда он уходит, я пробую сесть за работу для квартета. Я смотрю на ноты нашей следующей репетиции, но не могу сосредоточиться. Вместо этого ставлю диск с бетховенским трио до минор, тем самым, к которому Карл Шелль прицепился столько лет назад.

Какие чудесные вещи — эти его первые, им самим пронумерованные произведения, три трио, которые говорят миру: да, я готов стать известным благодаря им. И самое яркое из них: опус 1 номер 3. Карл, конечно, был со мной не согласен; он считал, что оно самое слабое из трех.