– Никакого торга о выкупе не будет. Отступая, вы опустошили собственные земли. Ваши бывшие подданные, что теперь оказались на моем попечении, обречены на голодную смерть. Мне придется кормить их за собственный счет. Вы согласитесь на мою цену – либо окажетесь в темнице Первой Зимы.
– Но где же нам… Откуда взять… Ведь бешеные деньжищи!
– Выпрашивайте у Лабелина, занимайте, крадите, продавайте имущество. Берите, где угодно. Вы получите перо, бумагу и две недели сроку. Это все.
Эрвин перешел к лучникам.
– Судари, как я понимаю, вы служили за деньги, а не по клятве. Впереди зима и война – голодное время. Деньги нужны всякому. Так есть ли разница между монетой северянина и монетой путевца?
– Зовете на вашу сторону, милорд?..
Стрелки, прежде подавленные и напуганные, живо осмелели. Всем известно, что войско Ориджина сильно мечниками и слабо лучниками. Три тысячи опытных стрелков ох как пригодятся герцогу.
– Пять елен за месяц, милорд, и мы с вами… шесть елен!
– Путевцы платили не больше трех.
– Но ведь мы нужны вам, милорд. В вашем-то войске стрелков недочет…
– По чести, судари, я не могу перебить вас, да и кормить тысячи узников тоже накладно. Но что могу сделать, так это следующее. Я отниму луки и всю амуницию, оставлю при вас лишь голые ягодицы, которыми вы столь охотно сверкали. В таком виде отпущу на свободу, и вы попробуете наняться на службу к кому-то еще. Доблестные воины, что истыкали стрелами пустые плоты, убили целых полдюжины северян и ушли с поля боя в чем мать родила. Полагаете, много найдется нанимателей? Три елены, судари. Крайнее слово.
Над войском властвовала эйфория. Вскрывались бочки вина и орджа, полыхали костры, гремели песни. От криков, гогота, дребезжания струн, подвывания рогов тревога перепугалась и исчезла куда-то, не вернулась даже с приходом темноты. Что тревога – самому Эрвину было страшновато ходить среди своих подданных. Сколько ни старался он привыкнуть к бурным выражениям радости, все попытки потерпели неудачу. Когда солдаты, завидев его, вскакивали, громыхали мечами о щиты и ревели пьяным басом: «Слава Ориджину! Слава герцогу!..» – Эрвину хотелось раствориться в воздухе. Созерцание чужой радости отняло столько сил, что он уселся за лордский стол едва живой и мечтал только об одном: уснуть.
– Тьма сожри, кузен, я тебя обожаю! – хохотал Деймон, расплескивая вино. – Неженка, неженка, неженка… так и думал, что все врут! Не может Ориджин быть неженкой, правда, Берти?
– Ага, – кивал Роберт и довольно потирал бороду. – Хитер, как лис. Потерь – меньше сотни, а прибыли выйдет… дайте прикинуть… полста тысяч, не меньше! Благодарствие Светлой Агате. Любит она тебя, кузен!
– И дорога на Лабелин открыта, – добавил Майн Молот. – Десять дней марша – и мы у стен! А коль учесть, что стен в Лабелине нету, то возьмем город налетом, прямо с марша.
– Ага! Выпьем за это, милорды.
– На Лабелин, кузен! Отсечем путевцам голову!
– На Лабелин! На Лабелин!
Эрвин чувствовал дикую усталость и не имел никаких сил на споры, потому коротко бросил:
– Нет.
– Что?.. Кузен, ты о чем?
– Нет, мы не пойдем на Лабелин, – произнес медленно, чтобы не пришлось повторять вновь. – Я с Робертом и Деймоном отправлюсь на восток, в Уиндли. Граф Майн, вы останетесь здесь, укрепитесь и будете держать брод, пока мы не вернемся.
– Но, черт возьми, почему?.. Уиндли – большой порт, мечта наших дедов, это ясно… Но дорога-то открыта! Стрелою долетим до Лабелина, возьмем свеженьким! Жирный Дельфин даже войско собрать не успеет!
– Зачем тогда брод штурмовали?.. Зачем реку переходили? Чтобы теперь свернуть в другую сторону?..
Эрвин тихо постучал кубком по столу.
– Милорды, разве я просил совета? Граф Майн, вы держите брод. Кузены, мы идем на Уиндли. Это все.
* * *