– Это не единственный предстоящий расход. Нужно выделить средств на закупку арбалетов.
– Скольких арбалетов?.. – спокойно спросил Роберт. Наивный, он полагал, что речь идет о вооружении для какой-нибудь стрелковой роты.
Эрвин дал ответ. Роберт выпучил глаза. Запустил в бороду всю пятерню, долго скреб подбородок, затем, наконец, спросил:
– Зачем они тебе? Столько?!
– Арбалет, – авторитетно сказал Эрвин, – может послужить множеству целей. К примеру, им удобно подпереть дверь, если желаешь уединиться с барышней и не быть побеспокоенным. Арбалетом неплохо забивать гвозди: он массивный и твердый. Потом, на ложе арбалета хорошо нарезать колбасу: там посередке имеется выемка, колбаска не будет скатываться. Умелый музыкант способен извлечь звуки дивной красы, теребя тетиву своими чувственными пальцами… Наконец, ходят слухи, арбалет годится для стрельбы.
Роберт Ориджин покачал головой.
– Ты же понимаешь, что в состав каждого искрового полка входят пятьсот лучников? Они служат как раз для прикрытия искровой пехоты от вражеских стрелков. Размещаясь за спинами копейщиков, лучники бьют навесом поверх их голов. А твои арбалеты не смогут стрелять навесом, лишь по прямой, значит, дальность боя окажется ниже. Ты не победишь искровиков арбалетами.
– Я и не планирую.
– Тогда зачем?.. И где ты возьмешь столько обученных стрелков?
– О боги, Роберт! Я не просил найти стрелков, это – моя забота. А ты купи чертовы арбалеты и не мешай мне выигрывать эту чертову войну!
– Да, кузен.
– Еще одно.
Эрвин сунул ему геральдический справочник, раскрытый на нужной странице.
– Вот герб Стагфорта: чайка над волнами. Мне нужны флаги с этим гербом. Много. По меньшей мере, сотня.
– Стагфорт?.. Что за место, кузен?
– Крохотное владение на севере графства Шейланд. Никому не известное и ничем не славное, кроме имени своей хозяйки. Ее зовут Минерва Джемма Алессандра рода Янмэй. Я хочу, чтобы это имя знали все. Закажи сотню флагов и найми сотню глашатаев, натаскай их как следует. «Во славу Агаты и Дома Ориджин, именем Минервы Джемы Алессандры, истинной наследницы престола». Отныне – только так. Где помянут Агату, пусть вспомнят и Минерву.
– Бывает, – сказал Роберт.
Он больше не спорил вслух. Но его мысли были слишком громки: ты точно свихнулся, кузен.
Что ж, может и так. Невидимая альтесса говорила то же самое: ты обезумел, мой милый. Шептала на ухо каждый вечер, когда Эрвин садился писать. Ты сошел с ума, дорогой, но не расстраивайся: теперь я люблю тебя еще больше! Ведь здоровый рассудок – это ужасно скучно! Полководец в трезвом уме рисовал бы какие-то планы, выдумывал маневры – зеленая тоска. А кто еще, кроме тебя, сел бы посреди войны сочинять пьесу? Ты – прелесть! Знаешь об этом?..
Эрвин прогонял ее и писал. Да, действительно, пьесу. Солдаты готовили ристалище, строили трибуны, расставляли шатры, развешивали флаги. Повара стряпали на тысячи человек, затапливая все околицы смрадом жареного сала. Греи тренировались день и ночь, мечтая выйти на посвящение. Все чаще горожане Дойла приходили поглядеть, завлекаемые глашатаями, любопытством и запахом еды. Офицеры-северяне хмурились, по малейшему поводу орали на солдат, обменивались меж собою мрачными взглядами: какого черта делает герцог?..
Герцог сочинял пьесу. Он привлек четверых менестрелей к сложению стихов и песен, но общую сюжетную канву строил сам. Сам же и утверждал актеров на роли.
Минерва – простодушная, но честная северяночка, миловидная, с открытым, почти благородным личиком. С серебряной сеточкой на волосах актриса смотрелась совершенно обольстительно. Пьеса открывается ее песней: девушка мечтает побывать в столице и повидать своего великого родича – императора. Она не думает о власти, нет! Открыть для себя огромный мир, найти друзей, поклониться владыке – вот все желания честной сиротки.
Однако, по дороге ее пленяют злодеи – мерзкие уроды в капюшонах. За их спинами стоит Глория Нортвуд – дебелая селянка, взятая будто прямо из свинарника. Глория срывает сеточку с волос Минервы и надевает себе – тем самым перевоплощается в родственницу императора. «Бросьте ее гнить в монастыре!..» – велит Глория своим приспешникам, а сама едет в столицу. (Над «столицей» трудились отменные плотники. На сцене вырос целый деревянный тронный зал вместе с императорским престолом. Декорации опускались или взлетали в закулисье на механизмах камнеметов.)
В тронном зале взглядам зрителей предстает владыка: грозного вида мужчина с чернющими волосами и остроконечной бородкой. Особая изюминка владыки – его взгляд. На просмотре актер капнул себе в глаза пару капель какого-то зелья, а потом зыркнул в лицо Эрвину. Герцог даже вздрогнул – до того свирепо и люто сверкали зрачки актера. Выйдя на сцену, владыка поет мощно и хрипло: «Мне целого мира мало, мир сгодится лишь для начала». Вокруг пляшут актеры в одеждах гвардейцев, секретарей и министров – придворные собачки. Падают ниц пред императором, и по их спинам, как по ступеням, он восходит на трон.