Но внезапно на ум пришло другое — единственное, что показалось важным. Хотелось знать, что Адриан — лучший человек на свете, без единого пятнышка на совести. Мира и так в это верила, но слишком большой хор голосов обвинял его, а он и не думал оправдываться. Она знала, почему. Она и сама бы не оправдывалась… Но все же, хоть слово в защиту «тирана и деспота». Хоть одно слово из его уст, что перевесит все громкие речи северян!
— Ваше величество, позвольте мне очень дерзкий вопрос…
— Какой угодно, миледи.
— Вы же ничем не навредили Дому Ориджин?
Он усмехнулся:
— Ничем, миледи. Россказни Эрвина о Запределье — простая клевета.
— Благодарю, ваше величество. Мне очень нужно было это услышать. А Эвергард? Ведь у вас были веские причины так поступить?
— Конечно, миледи.
— Задавить в зародыше бунт Айдена Альмера? Не дать ему соединиться с Ориджином?
— Да, миледи.
— Вы остановили войну в Альмере малой кровью? Персты Вильгельма — меньшее из зол?
— Как видите, вы сами все понимаете.
Но вдруг…
Она услышала в его голосе нечто такое… дворцовое. Малая нотка фальши, почти незаметная. Но в нынешнем царстве искренности она была единственной, и потому резанула слух.
— Простите, ваше величество.
— За что? — удивился Адриан. — Я же позволил задавать любые вопросы.
— Я глупа и самонадеянна, что рассчитываю на полное доверие. Это дерзко, нагло с моей стороны. Кто я, чтобы вы полностью мне верили? Простите меня, ваше величество.
Владыка свел брови.
— Вы считаете, я солгал вам? Об Эвергарде?..
Она не считала, и не думала, и не полагала — ни один из этих глаголов-полумер. Она точно знала, что Адриан солгал об Эвергарде.
— Нет, ваше величество. Я верю каждому вашему слову.
— Вы сомневаетесь.
— Но я избавлюсь от сомнений, клянусь. Раз вы сказали — значит, это истина для меня, и иной быть не может. Мой долг — верить, ваше величество!
Он смерил ее тяжелым взглядом. Не злость, не раздражение, не презрение в зрачках… Боль — вот что. Боль и досада.
— Простите, умоляю вас! — вскричала девушка. — Я так глупа, что усомнилась! Но это была лишь секунда, одна крохотная секундочка! Я бы все отдала, чтобы вернуть ее назад!..
— Вы не глупы… — с досадою процедил Адриан.
Если бы что-нибудь прервало этот ужасный момент! Рухнул потолок, вспыхнул пожар, вода залила город и хлынула бы в окна… Да что угодно!
И в дверь постучали. Удача весь день улыбалась Минерве Джемме Алессандре — словно то был ее личный праздник.
— Ваше величество, позвольте доложить.
— Войдите, капитан.
Грейс отчеканил, войдя в комнату:
— Состав готов, ваше величество. Прикажете начать погрузку?
— Да, капитан.
— Желаете лично командовать?
— Конечно. Уже иду, капитан.
Он поднялся и кивнул Минерве:
— До встречи в столице, миледи. Надеюсь, ваша дорога будет легкой.
Она выдавила что-то в ответ. Адриан пошел к выходу, и ей казалось, что с каждым его шагом растет пропасть.
Стрела
Усталость похожа на долгую, долгую бессонницу.
Голова наполнена вязкой тяжестью, думать — все равно, что ворочать мешки с песком.
Стоять не можешь. Сидеть — да, ходить — да, стоять на месте — нет. Остановишься — веки слипаются, а ноги подкашиваются. Все время хочешь опереться на что-нибудь: стол, зубец стены, чье-то плечо, собственный меч… Хотя бы скрестить руки на груди — от этого, как будто, легче.
А чувства меркнут, покрываются туманом. Все, что происходит, — как будто не с тобою, вдали. Не живешь, а смотришь сны, к которым почти равнодушен. Лишь редкие сцены прорывают пелену, и вот они-то чувствуются особенно остро, как ножом по нервам…
Эрвин рыдал над трупом собаки. Счастье, что никто не видел этого. Какой бред! Каждый день умирают люди, а тут — собака…
Она шлепнулась с неба, брошенная камнеметом. Уже несколько дней Красный Серп слал осажденным северянам подарки из гниющего мяса. Чаще были трупы людей, реже — животных. Он рассчитывал вызвать хворь, а также деморализовать гарнизон. Одно дело, когда с неба падают камни, другое — куски мертвецов. Эрвина вот проняла собака. Мохнатая рыжая дворняга, попорченная крысами. От жалости душа выворачивалась наизнанку…
А гибель кайра Хэммонда Эрвин почему-то принял спокойно. Прямое попадание из катапульты снесло зубец стены, за которым стоял кайр. Его швырнуло на землю и расплющило камнями. Когда Эрвин подошел, Хэммонд был без сознания, но еще дышал. Кто-то сказал об ударе милосердия. Эрвин обнажил клинок и вогнал в сердце воина. Тот перестал дышать. Вот и все. Туман бесчувствия, взгляд со стороны. Это — не со мною происходит. Собака — реальность, да. А это — сон…
Усталость творит странные вещи.