Лишь одна Звезда. Том 2

— Вы — из тайного ордена? — Эрвин аж засиял в улыбке. — Признайтесь, прошу вас! Я расскажу сестре, это сделает ее счастливой! Мы в детстве обожали книги о приключениях. Там всегда были тайные ордена, и мысли о них очаровывали нас. Как романтично — иметь одну великую миссию на многие годы, все время скрываться, носить чужое имя, вести двойную жизнь! Иметь тайных соратников и братьев, которых распознаешь с первого взгляда по едва приметному знаку! В каждом новом городе заходить в особую секретную квартиру, где, сказав кодовое слово, сразу получишь пищу, деньги и новое задание. Такой квартирой может быть захудалая харчевня или полуразваленная церковь, или мастерская, что едва сводит концы с концами. Иона любила все захудалое и полуразваленное… Когда мы встречали монаха, Иона кидалась допытывать его, к какому ордену принадлежит, каков девиз и устав ордена. Если какой-то ответ казался ей подозрительным, мы принимались следить за монахом… Мы изводили расспросами даже епископа Первой Зимы, и все не могли смириться, что в целом мире нет ни единого тайного ордена! Это было страшное разочарование…

— Простите, милорд, — усмехнулся отец Давид. — Вы же понимаете, даже будь я секретным братом тайного ордена, мой устав все равно запрещал бы мне говорить об этом. Полагаю, я даже принес клятву молчания на крови.

— Тогда я скажу Ионе, что вы дали кровавую клятву, и лишь поэтому не можете поведать мне всего! Позвольте нам верить, что вы — брат тайного ордена!

Отец Давид пожал плечами.

— Благодарю вас, отче!

— Сейчас, будучи на грани раскрытия, я должен неуклюже сменить тему разговора?

— Это было бы весьма разумно с вашей стороны! Только умоляю, не советуйте мне ничего и не просите совета. Тем и другим я сыт по горло.

— Конечно, милорд. Вот моя тема: расскажите, как вы это делаете?..

— Что делаю?

— Молитесь. Когда я подъехал, у вас было очень светлое выражение лица, будто говорили с кем-то близким. Я подумал, вы молитесь.

Эрвин замешкался. Если по правде, то молился он так.

«Здравствуй, Агата. Что-то мне скверно. Прямо до костей пробирает. Прости, что говорю это. Ты очень, очень много помогаешь мне. Я не могу просить больше. Больше — это взять меня на руки, отнести в столицу и усадить на трон… Так что я не прошу. Но мне плохо, и тяжело молчать об этом. Чувствую, что совершил ошибку. Не стоило слушать Крейга и уходить из города… Да, я смалодушничал, тьма бы меня… Ты, наверное, за голову схватилась, когда увидела. Мне стыдно до ужаса… Вот о чем я. Пытаюсь оправдаться, чтобы ты не считала меня чем-то совсем уж пропащим. И вот оправдание: остаться в городе тоже было плохо. Не было уверенности в том пути, потому меня легко с него сбили. Идти — ошибка, и остаться — ошибка! Да? Я прав? Ты тоже это видишь?.. А что будет — видишь? А скажешь ли мне?.. Нет?.. Не заслужил? Тогда в чем дело?.. Агата, скажи мне хоть одно: почему так сложно? И почему так скверно? Потому, что не вижу, или потому, что вижу слишком много?.. Что ты говоришь?.. Ха. Прелестно. Так и должно быть! Кишки сводит узлом от тревоги, голова взрывается от сомнений, при этом сгораю от стыда, а ночами ору от кошмаров. И это — так и должно быть?! Что?.. С тобою тоже так было?.. Точно так же?.. Врешь! Конечно, врешь! Ха-ха-ха! Светлая Агата — врушка! И никто, кроме меня, не знает! Когда вернемся в Первую Зиму, я закажу художникам икону Агаты-Лгуньи. Не сомневайся, я так и сделаю. Повешу на самом видном месте над алтарем собора. Кто мне помешает, а? После того-то, как мы с тобой возьмем Фаунтерру? Мы возьмем столицу и я, наконец, перестану бояться. А ты так и останешься врушкой! Да-да…

Благодарю тебя, Агата. Ты — самая лучшая, и я люблю тебя. Очень-очень».

Вот в этот момент на лице Эрвина и лучилась та светлая улыбка, которую заметил отец Давид…

— Знаете, отче, я не умею молиться. Все детство заучивал правильные слова, пытался говорить правильным тоном… Ничего не чувствовал и не слышал ответа. Не мог понять, зачем вообще это делается. Всегда надо мною стояло много больших и грозных людей. Замок Первой Зимы битком набит большими и грозными… Пока верил, что Праматери — такие же, мне не хотелось с ними говорить.

— А как теперь?

— Я, наверное, творю жуткую ересь. Надеюсь, его преосвященство Галлард никогда меня не сцапает, иначе жариться мне на костре… Я говорю с Агатой, как со старшею сестрой. Это святотатство и гордыня, знаю. Но только так я слышу ответ.

Он помедлил.

— Скажите, отче, а как это правильно делается?

— Я обещал не давать советов.

— И не советуйте. Просто скажите, как молитесь вы.

— Вы счастливее меня, милорд. Я редко слышу ответ. Впрочем, и не уповаю на него. Я благодарю Праотцов за все доброе и светлое, что встречаю. И иногда, как можно реже, прошу.

— А сейчас — просите?

— Да, милорд.

— О чем?

— О Фаунтерре.

— Чтобы я взял ее? Или чтобы Адриан удержал?

— В Лабелине, милорд, я видел вашу пьесу. Позволю себе ответить цитатой. Молюсь, чтобы тот из вас двоих, кто победит, не считал себя единственной Звездою в небе.