— Я пытаюсь, — объяснил я, — рассуждать так, будто Дьявол действительно существует в потустороннем мире, и будто его действительно может уничтожить наемный убийца, если снабдить его оружием, которое отправится за ним на тот свет… Раньше я в это не верил, и сейчас тоже, извини… Но допустим. Есть разные гипотезы о Вселенной, и в них должна быть внутренняя логика, верно?
— Внутренняя логика, да, — сказала Ревекка, — конечно.
— Тогда объясни. Есть Дьявол, которого нужно убить. Значит, есть и Бог, который создал наш мир и этого Дьявола в том числе?
— Конечно, — сказала Ревекка, — Бог. Он все видит, он знает, что мы сейчас вдвоем, и он говорит: вот хорошо весьма.
В этом она, конечно, была права, но я не позволил ей сбить себя с мысли.
— Неужели, — сказал я, — Бог, если он действительно хочет избавить мир от зла, не в состоянии сделать это сам? Я знаю, что в иудейской религии, например, Сатана находится в подчинении у Бога и не совершает ничего без Господнего соизволения. Сатана нужен Богу так же, как Земле нужен восход солнца, как женщине нужна любовь, а мужчине — дело и женщина. Человек, и все живое, и все неживое тоже могут существовать и развиваться только в мире противоречий. Если есть добро, то должно быть зло. Дьявола нельзя убить, потому что тогда и добро исчезнет. Если у электричества убрать минус, то и плюса не станет, и самого электричества тоже, движение электронов прекратится и все остановится.
— Вот и мы говорим то же самое. Нельзя допустить, что…
— Прекрати, пожалуйста! — резко сказал я. — Нет никакой другой организации, которая наняла Бойзена уничтожить Дьявола. Нет и не было. Все это вы — «паломники», ваша идея, ваша работа, ваш расчет.
Ревекка пошевелилась в темноте, но не произнесла ни слова. Может, ей нечего было сказать. А может, просто не было смысла говорить.
— Я говорю о ваших богословах, у вас есть умные люди, которые обсуждали эту проблему… И не поняли, что Дьявола нельзя убить, потому что это против Божьей воли? А если это против Божьей воли, то Бог не допустит, чтобы Сатана исчез, и значит, его невозможно уничтожить, и тогда я не понимаю, почему ваши богословы…
— Ты никак не можешь закончить фразу, — сказала Ревекка, приподнявшись. — Скажи просто: не верю.
— Не верю, — сказал я.
— Неважно, — сказала Ревекка. — В царство небесное попадают и неверующие. Верит человек или нет — не имеет значения. Важно, как он поступает в жизни. Негодяй он или праведник. Он может думать, что хорошим его сделало воспитание, а не вера. Он может думать, что убивать его направил не Дьявол, погубивший душу, а бедность или наследственность. Думать вообще можно все что угодно. Но от того, что казнят преступника, убившего четырех человек, и где-то в то же время уничтожат какое-то оружие… Это будет торжеством правосудия, верно? Того правосудия, которому ты служишь.
— Правосудию? — пробормотал я, даже не стараясь вложить в это слово всегда посещавшие меня сомнения.
— А если, — продолжала Ревекка, — Бойзену удастся то, для чего он умрет на электрическом стуле или от смертельной дозы яда… Станет хорошо всем, и тебе тоже, и мне. Мир станет лучше. Ты хочешь, чтобы мир стал лучше?
— Хочу, — сказал я. — Но Дьявола невозможно убить. Во-первых, он бессмертен. Во-вторых, нематериален. Идея. Концепция.
Ревекка придвинулась ко мне ближе, шептала мне в ухо, видимо, не хотела, чтобы нас услышал Дьявол и обиделся, пока существует, на мои слова:
— Во-первых, — прошептала она, — бессмертна лишь душа. Где ты читал о бессмертии Князя Тьмы? Во-вторых, с чего ты взял, что невозможно уничтожить концепцию? Мало ли концепций, идей погибло в нашем мире? Откуда ты можешь знать, сколько идей в то же время исчезло в высших мирах? Мы знаем, что Дьявол существует, потому что каждый день, каждую минуту видим, ощущаем на себе результат его деятельности. Он искушает, направляет, насылает, подавляет, из-за него люди убивают, насилуют, воруют…
— Не было бы Дьявола, — сказал я, — то и заповедей не было бы тоже? Не убий, не укради, не прелюбодействуй…
— Конечно! Дьявол появился раньше, чем Творец создал человека — иначе как бы он искушал Еву в райском саду? Не было бы Дьявола, мы так бы и жили среди кущ и вечного счастья…
— Ты действительно в это веришь? — поразился я, и Ревекка оставила вопрос без внимания.
— Моисей получил бы на горе Синай не десять заповедей, а всего три, — сказала Ревекка.
— Если все так просто, — сказал я, — почему раньше никому в голову не приходило…
— Когда? В средние века? Чем мог тогдашний Бойзен уничтожить Князя Тьмы? Выстрелом из арбалета? Или позднее — из пулемета в Дьявола целиться? Уничтожение должно быть полным — на атомы…
— Атомы в потустороннем мире? — поймал я Ревекку на очевидном противоречии.