Лиша Миноша. Верхнеазинский оборотень

Мэдис уже достаточно разглядел Лишу Миношу. Ее круглое лицо с крупными миндалевидными глазами словно было основой того же скульптора, что лепил лицо той девушки, которая долгое время добивалась Мэдиса. Ах, да, ту девушку звали Анира. Нет, они разные: Анира была дочерью богатого юриста и одета была куда лучше. Только теперь Мэдису бросилась в глаза простая одежда Лишы: невзрачное серое платье из дешевого сукна и холщовая накидка. Мэдис любил шик, поэтому вид бедно одетой девушки вызвал у него чувство крайней брезгливости. Лиша перестала казаться ему прекрасной лесной нимфой, коей почудилась вначале их встречи – теперь он видел в ней всего лишь грязную простушку. Мэдис, как и многие внезапно разбогатевшие люди, ненавидел бедность и не уважал всех тех, кто принадлежал к этому сословию. Более того, он презирал подобных людей, ибо видел в них лишь унылую лень, которой те наслаждались. Мэдис повидал много нищих, когда жил в бараке на краю города. Он не понимал, как можно ничего не делать для своего блага. Ведь это так естественно для человека – всю жизнь бороться с трудностями, а не прятаться от них, складываясь в свой отвратительный кокон, состоящий из жалкой одежды и нерасчесанных волос. Мэдис с отвращением отвернулся от Лишы Миношы.

– Мама, ты прости, что я так долго, – неожиданно заговорил сын.

Нет, Мэдис вовсе не испытывал вины пред матерью, ему не было даже жаль ее. Он не думал, что родители страдали из-за его отсутствия, убежденный, что мешал им жить так, как они хотят. Более того, Мэдис считал, что Ледия проклинает его, как только вспоминает о нем. Наверно, именно от этого ложного, но тяготившего душу чувства лежащего на нем материнского проклятия он и стремился избавиться, когда приехал в Кармы, чтобы просить прощения у матери.

Как глуп он был! Ледия никогда не думала о сыне без тревожной любви и щемящей душевной боли. Хорошо, что она не знала его мыслей. А может быть, все же материнское сердце чуяло настроение сына? Стоя рядом с Мэдисом, Ледия отводила в сторону виноватый взгляд, полный слез.

– Всегда ждала тебя… – рывком проговорила она.

Мэдис был немного удивлен сказанным. Он видел, что мать искренна в своих словах и чувствах, но не хотел верить ей. Это не было ему нужно, ведь он сам не был привязан к матери и не хотел испытывать к ней ни благодарности, ни вины.

Так вот зачем он сюда приехал – ему нужно доказательство безразличия со стороны семьи, это воспринималось им как лучшее проявление любви. Внешнее безразличие – такой и должна быть любовь в семье! Молчание, догадывался Мэдис, – это неозвученная поддержка, ведь иногда слово может остановить лучший рывок твоей жизни и не дать победить в нужный момент. А молчание никогда тебя не остановит.

В очередной раз, придя в себя, Лиша почувствовала, что ее крепко держат, и попыталась вырваться:

– Да я сама пойду, не надо мне помогать, я сильная, – проговорила она, пытаясь сбросить с себя тяжелые руки Мэдиса. Мужчина с удовольствием отодвинулся от нее, ибо боялся испачкать о дешевое сукно свой дорогой темно-зеленый костюм из лучшей в стране ткани. Он отошел от простушки, наблюдая, как она, пошатываясь, удерживает равновесие.

– Лиша, ты столько пережила, милая, иди, отдохни, – стала уверять ее мать.

– Я не хочу, я уже отдохнула. Отстань от меня!

Как грубо для приемыша, почему-то подумал Мэдис, оскорбленный поведением Лишы Миношы по отношению к его родной матери.

– А кто ваши родители? – саркастично спросил он Лишу, пытаясь образумить девушку и заставить ее понять ошибку в своем поведении.

Лиша посмотрела на него взглядом, полным боли и непонимания.

– Ой, простите, я не думал, что для вас это больная тема.

Лиша Миноша отвернулась и так неожиданно расплакалась, что Мэдис почувствовал беспокойство. Как он не любил слезы! Этим женщины добиваются своего! Чего же хочет эта девушка от него? Ему было непонятно ее поведение. Сначала подстроенный обморок, потом слезы – все это, несомненно, для того, чтобы привлечь его внимание. Как все женщины похожи! Неужели и эта простушка хочет от него того же. Как это противно!

– Оставьте меня в покое, – Лишу Миношу начинал раздражать нахальный тон человека, к плечу которого еще недавно ей было приятно прислоняться, дышать ароматом его дорогих духов.

– С превеликим удовольствием, – заявил он, подмигнув бедняжке, обозначая начало войны между ними.

Мэдис лег спать в покое для гостей. Комната, которая когда-то принадлежала ему, теперь была занята Лишей Миношей.

Мать безрезультатно предложила ему свою комнату, опасаясь, что сын будет чувствовать себя так, словно он в гостях. Однако Мэдису так не казалось, ему представлялось, что не только комната, но весь дом готов выплюнуть его. Кроме этого его коробило новое чувство, которое он не мог никак отогнать – чувство презрения к приемной дочери Ледии – Лише Миноше. Оно окутывало Мэдиса так сильно и так навязчиво, что ему хотелось сбросить одеяло и убежать в ночной рубашке на улицу, во тьму.