Лишенная детства

Я с нетерпением жду, когда же наконец смогу сесть дома за стол и до отвала наесться вкусной еды маминого приготовления, но особенно я скучаю по коллежу, по нашим с подружками шумным разговорам, по шуточкам и смеху. Мне очень хочется снова погрузиться в повседневную жизнь, забыть на школьном дворе во время перемены о лесе, снова занять свое место среди моих товарищей. Это кошмарное воскресенье — я вычеркиваю его из жизни. Как если бы его и не было. Подружки, домашние задания, оценки — вот мои ориентиры, они помогут стереть воспоминания о соприкосновении с адом. Я представляю себе, что вернусь — и все пойдет своим чередом, как если бы и не было этой последней недели, этого воскресенья, когда мой мир разрушился. Прошло семь дней, которые я прожила, горстями поглощая таблетки, но завтра я возвращаюсь домой. Очень скоро я вернусь в класс, я просто не могу дождаться этого момента! В школе ничего не изменится, именно на это я надеюсь; ничего не изменится, разве что мои лучшие подружки, те, кто знает, что со мной произошло, будут смотреть на меня еще ласковее. Я думаю об их нежных улыбках, о поцелуях радости при встрече после недельной разлуки, и утешительное тепло согревает мне душу, когда я в последний раз забираюсь под белую больничную простыню.

Завтра я вернусь в свою привычную жизнь, я ни на секунду в этом не сомневаюсь.

И я представления не имею, как сильно ошибаюсь.

6

МИР ВВЕРХ ДНОМ

Когда, проведя неделю в больнице, я возвращаюсь домой, младшая сестренка бросается в мои объятия, и даже мой брат, с которым мы часто ссорились, очень рад меня видеть, как мне кажется. Нежные взгляды и вкусный обед — все ради того, чтобы обеспечить мне «мягкую посадку». Родители со мной особенно ласковы, а я… У меня такое ощущение, будто я наблюдаю за происходящим со стороны, что меня бросили в привычные декорации, но я не могу существовать в них, как раньше. Фотография моей собаки по-прежнему висит у кровати, мои детские рисунки все так же развешаны по стенам в кухне. Телевизор, мои игрушки — все на месте.

Ничего не изменилось, однако же все теперь по-другому.

Отец, мать, брат и сестра — эти четыре столпа, на которых покоится моя жизнь, незаметно покрылись трещинами. На наших семейных фотографиях всех моих родственников отныне окутывает дымка, такая легкая и почти невидимая, что только я ее замечаю.

А еще я замечаю, что между братом, сестрой и мной повисла такая же призрачная завеса. Они остались в мире детства, а меня унесло куда-то в иные миры. Корентен рассказывает мне о своих делах, о видеоиграх, о школе, о музыке, но я его совсем не слушаю. Стоит мне закрыть глаза, как я снова переношусь туда — в лес, в грузовик, на кучу поленьев. Чем бы я ни занималась — болтала с ним или играла с маленькой сестренкой, — вдруг от страха у меня скручивает живот и я не могу продолжать. Мне хочется проявлять интерес к их жизни, но у меня это больше не получается.

Я вижу, что мой отец тоже очень изменился. На прошлой неделе, в больнице, я уже ощутила, что неловкость и смущение встали между нами. Сегодня я уже не принимаю психотропных средств, поэтому правда предстает передо мной во всей красе: это он виноват, что мне пришлось пройти через ад, по крайней мере, сейчас я в этом уверена. Если бы он не напился в тот день, я бы не убежала из дома, мне бы не пришлось идти развеивать свой сплин на улицах городка, и я бы не зашла в дом Марии. И я помню, что, когда я рассказала о своем несчастье Кароль, папа, услышав о случившемся, мне не поверил. А перед жандармами даже подверг мои слова сомнению.

— Морган ищет себя, она — подросток, — сокрушался он, когда его стали допрашивать. — Все знают, что Да Крус — порядочный человек, работящий… Надеюсь, она не выдумала все это…

Реальность была ужасна, поэтому моего отца качало, как лодку в шторм. Он поверил мне, потом усомнился, потом поверил снова… И за этот «вальс-качание» я на него ужасно злюсь. Но есть еще кое-что, отдаляющее меня от него, кроме горьких воспоминаний, разочарования и гнева, — жуткое подозрение, невыразимое и грязное, которое зреет во мне и от которого я, по крайней мере в те дни, никак не могла отделаться.

«Ты не девственница!»

Эти слова Да Круса до сих пор звучат у меня в голове. Но я-то знаю, что никогда и ни с кем этим не занималась! Я это знаю, и судмедэксперт в своем заключении подтвердил мою невинность черным по белому, в следующих выражениях: «Разрыв девственной плевы; признаки вагинального проникновения, повлекшие за собой дефлорацию». Эти медицинские термины я понимаю, и все же, несмотря на свидетельство врача и вопреки всему, я думаю об этом снова и снова, бесконечно вспоминаю эту фразу Мануэля. Сомнение живет во мне, терзает меня: если я не была девственницей, когда Да Крус меня изнасиловал, то кто это со мной сделал?