Лишенная детства

Потому что чем активнее я опровергаю слухи, тем больше надо мной издеваются. Это так патетично — девочка, бьющаяся в сетях людской молвы! И вот я сдаюсь. Думайте что хотите, однако получается, что, согласившись примерить отвратительный образ шлюшки, который я сама и создала, я понимаю, что мне больше верят. Серьезные девочки смотрят на меня с презрением, хорошие мальчики — с жалостью, но, по крайней мере, меня теперь не травят, как раньше. Я теперь — не жертва изнасилования, не «страшилка», не преданная собачка Дженнифер. В коллеже я наконец стала кем-то, пускай даже кем-то плохим, не страшно! Я — потаскушка, иначе меня и не называют. И в коллеже, и вне его.

Однажды в субботу моя тетя, к которой я приехала в гости, заводит со мной серьезный разговор. Ей тридцать пять, она живет в сорока километрах от нашего городка, но все же умудрилась услышать весьма нелестные отзывы обо мне. «О Морган говорят, что она спит с мальчиками, и соседка видела ее в супермаркете в компании черноволосой нахалки и четырех парней…» Услышав это, я каменею от ужаса. Слухи о моей отвратительной репутации распространяются в мире взрослых! Умирая от стыда, я шепотом сообщаю ей правду: да, у меня есть приятели-мальчики, но ничего серьезного, я клянусь тебе, тетя, милая, я никогда ни с кем не спала!

— Вот уж не думала, что моя племянница может заслужить такую славу! — вздыхает тетя. — Твоя мама знает, какие о тебе ходят слухи?

Это мне не известно. Может, до моих родителей и донеслись отголоски городских сплетен. Но у них самих в городке репутация не лучше, а потому они не обращают внимания на досужие разговоры. Осмелюсь думать, они мне доверяют и знают, что я — не из тех, кто ляжет в постель с первым встречным. Что до мальчиков, с которыми я целуюсь, то о них родителям вряд ли что-то известно. Я даже и не думала им рассказывать, это моя личная жизнь, тем более что у них хватает забот помимо того, чтобы следить, с кем я общаюсь: дома отец продолжает топить свое горе в водке. Для моей семьи это рутина, за тем только исключением, что с недавних пор я принимаю участие в боях, расцвечивающих наше повседневное существование. Напившись, отец начинает искать ссоры с матерью, и я встаю между ними, чтобы ее защитить. Я толкаю его и говорю ему грубости, приказываю отправляться на свой диван и сидеть там молча. Проходит несколько месяцев, и мой отец перестает третировать мать — он переключается на меня. Он осыпает меня оскорблениями, причем всегда одними и теми же, имеющими отношение к изнасилованию: я все сама подстроила, я сама виновата, это для меня урок, и если мне что-то не нравится, я могу отправляться к Да Крусу, и пусть он снова задаст мне жару… Несправедливость, отвращение, провокация — и все ради того, чтобы оправдать собственный припадок гнева. Он цепляется ко мне и получает даже больше, чем ожидал. Он называет меня шлюхой? Я отвечаю в том же тоне и осыпаю его оскорблениями, которые он возвращает мне сторицей. Мать, оказавшись между молотом и наковальней, пытается успокоить то одного, то другого, пока отец, обессилев под воздействием алкоголя, не валится без чувств на диван. К матери я испытываю не больше сочувствия. Со временем моя обида на нее растет, и ощущение горечи из-за того, что она меня не понимает, тоже. Я жутко злюсь на нее за то, что мы живем такой жизнью, за то, что она не развелась с моим отцом, за то, что день за днем длится этот кошмар.

— Да Крус издевался надо мной день, а вы — всю мою оставшуюся жизнь!

Вот что я заявляю своим родителям в вечера, когда особенно остро их ненавижу.