Лишенная детства

С каждым днем мой страх растет. Я изо всех сил стараюсь не думать о предстоящем закрытом судебном заседании, потому что, стоит мне об этом вспомнить, как содержимое желудка начинает подниматься к горлу. Кому поверят присяжные? Слухи о моей ужасной репутации, которую я заслужила, наверняка дошли до магистрата. Я убеждаю себя, что жандармы постарались собрать обо мне побольше сведений, опросили соседей, которые с радостью облили меня помоями, так что у них есть доказательства моей неблагонадежности. То, что я теперь ношу стринги, история кражи машины — все это взято на заметку, я уверена! На заседании родители узнают все подробности моей жизни, им зачитают список мальчиков, с которыми я целовалась, и они придут в ужас! Конечно же, они, как и все вокруг, поверят, что я — потаскушка и заслуживаю, чтобы со мной поступали так, как Да Крус. Мои щеки пылают от стыда, стоит мне подумать, что адвокат Да Круса будет поливать меня грязью. Все просто: в своем бреду я даже вижу, что это я выступаю в роли обвиняемой, а не он. Суд представляется мне невыносимой пыткой. К счастью, на утреннем заседании мне позволено не присутствовать. Но после обеда я просто обязана явиться. Родители в зале суда с самого утра, поэтому, когда 18 июня 2002 года я выхожу из дома, меня сопровождают бабушка, дедушка и Дженнифер.

Находясь в суде, в зале ожидания, я на самом деле пребываю в четвертом измерении. Моя подружка шутит, курит сигареты, а я пытаюсь отрешиться от происходящего. Я не хочу думать о том, что Да Крус совсем близко и скоро я окажусь с ним лицом к лицу. Ко мне подходит служащий и говорит, что мне нужно перейти в комнату, которая расположена рядом с залом ожидания. Этот парень — неважный психолог: в этой комнате уже находится супруга Да Круса. Бабушка возражает: о том, чтобы ее дорогая внучка оказалась тет-а-тет с женой насильника, не может быть и речи. Сотрудник суда уходит ни с чем. Спасибо, бабушка! По крайней мере, от этого мне удалось отвертеться.

— Пора, Морган!

Мое сердце обрывается. Пора! Я толкаю тяжелые двери и усаживаюсь между мамой и папой, в первом ряду. Я не могу поднять глаза, а тем более посмотреть на возвышение, где, я это знаю, сидит Да Крус. Я не хочу видеть стеклянную клетку и его в ней, я не хочу, чтобы его лицо, черты которого уже стерлись из моей памяти, снова в ней обосновалось. Я смотрю себе под ноги. Я едва замечаю развевающиеся полы платья его адвоката, которая вертится перед возвышением, взволнованно произнося свою речь. Когда называют мое имя, отцу приходится поддерживать меня, пока я иду к указанному мне стулу. Взгляд Марии обжигает, и я боюсь, что мои слова будут использованы против меня. Мои челюсти сжимаются, я не могу произнести ни звука. Я называю свое имя так тихо, что никто его не слышит, и мне настолько тяжело говорить, что судья быстро прерывает этот кошмар, отправляя меня на место.

Как бы мне хотелось убежать из зала, хлопнув дверью, не участвовать в этом судебном заседании! Как же мне плохо! Но у меня нет на это права. Я снова усаживаюсь на стул, повернувшись лицом к стене. Это — единственное, что я могу сделать, чтобы не видеть ни его тупого лица, ни ее злобных глаз. В таком положении я и правда ничего не вижу, зато все слышу. Слышу, как Да Крусу зачитывают обвинение, в деталях. Кто-то описывает полный ужасов день, который мне довелось пережить. Мои собственные слова произносит чей-то чужой голос, и каждое отзывается болью в моей груди. Рассказчик не акцентирует внимание на удушении. Как мы и предвидели, прочитав постановление о передаче дела в суд, главный предмет разбирательства — изнасилование. Да Крус признает, что выкрал меня, что был половой контакт, рассказывает, по какому маршруту мы ехали. Он говорит глухим, тихим голосом. Если бы у него спросили, что он ел накануне, наверное, эмоций в его голосе было бы столько же. Это отсутствие угрызений совести производит на меня сильное впечатление — словно он не сделал ничего особенного, ничего предосудительного. Я рыдаю, по-прежнему сидя ко всем спиной, и считаю минуты, отделяющие меня от конца заседания, и вдруг слышу следующее:

— Я не уверен. Я этого не помню.

У Да Круса спросили, признает ли он, что изнасиловал меня повторно в машине. Я помню это слишком хорошо — как ручной тормоз давил мне в колени, и все остальное тоже. Помню, как Да Крус тянул меня за волосы, его омерзительные слюни и зеркало, повернутое так, чтобы он мог лучше видеть происходящее. Каждая деталь запечатлелась в моей памяти навечно, а он притворяется, что не помнит ничего! Волна ненависти захлестывает меня, я поворачиваюсь и кричу на весь зал:

— Грязная скотина!

Слова сорвались с губ сами собой.