Лишенная детства

Так вот, оказывается, что эти деньги, при мысли о которых меня воротит, кое у кого вызывают зависть. На следующий же день у всех на устах уже новая песня: «Теперь понятно! Эти Вале, которые постоянно сидят без гроша, возвели напраслину на соседа, чтобы вытянуть у него деньжат! Девчонка готова на все ради денег! Родители ей подыграли!» Но ведь факт изнасилования подтвержден самим осужденным, установлен судмедэкспертом, доказан в суде! Как можно в этом сомневаться? И все же приятели Мануэля вопреки всему продолжают утверждать, что он ни в чем не виноват. В коллеже одна мадемуазель, подружка Да Крусов, придумывает свое объяснение, которое добрые люди спешат довести до моего сведения:

— Может, Морган и изнасиловали, но это точно был не Мануэль!

Но кто тогда?

Через несколько месяцев после суда отец утром отправляется на работу. Он теперь — водитель «скорой помощи» и должен регулярно отвозить в больницу милую и разговорчивую старушку семидесяти с лишним лет. Папа тоже не прочь поболтать, и время летит незаметно. Как обычно, они разговаривают о пустяках, и вдруг пожилая дама заводит речь о мрачном происшествии, о котором недавно писали местные газеты, — об изнасиловании девочки в Эшийёзе. Разумеется, она не знает, что ее обожаемый шофер — одно из действующих лиц этой истории.

— Думаю, над девочкой надругался ее собственный отец. Представляете, какая это для нее травма! — со вздохом вещает старушка. — Не удивительно, что она постоянно болталась на улице и с ней приключилась беда! Да и как знать, правду ли она сказала? В таких случаях, мсье, сути дела не знает никто…

Отцу стоило больших усилий сдержаться, так что бабушке едва не пришлось с полдороги добираться до больницы на инвалидной коляске.

Я это поняла довольно скоро: изнасилование оставило на мне пятно, от которого я никогда не смогу полностью избавиться. Мой отец тоже это понял, и его кризы не только не стали более редкими, наоборот — они участились и усугубились. Он пьет, злится, оскорбляет меня и мстит мне за несчастье, которое, как он считает, из-за меня обрушилось на нашу семью. Эта несправедливость сводит меня с ума. В те вечера, когда отец пьян, мы с ним становимся злейшими врагами, ненавидящими друг друга, мы обмениваемся пощечинами и швыряем друг другу в лицо бутылки. Однажды я разбиваю об отцовскую голову симпатичную масляную лампу, которая обычно стоит на полке в кухне. У меня в крови рука, у него — лицо. Мы оба отправляемся в больницу. И пока медсестра вынимает из моей ладони осколки стекла, у меня в голове кружится одна мысль: «Надо продержаться, пока мне не исполнится восемнадцать, и тогда все — хватит с меня!»

Я повторяю про себя эту мантру, но прекрасно знаю, что столько не выдержу. Я умру раньше. Постепенно я прихожу к мысли, что самоубийство — единственно верный способ избавиться от отчаяния.

Все чаще моя мать хватает детей в охапку и просит приюта у родственников и друзей. Три дня мы живем у бабушки, месяц — у тети, выходные — у приятелей… Потом возвращаемся домой, но отец спустя какое-то время снова ныряет с головой в бутылку, и мы снова уезжаем. Мы превращаемся в каких-то кочевников… Когда найти приют не удается, мы сидим на стоянке возле «Макдональдса», пока отец не проспится. Подкрепляясь гамбургером, я обрушиваю на мать всю свою ненависть, требую, чтобы она развелась с отцом.

Она никогда не возражает, но мне кажется, что на ее лице написано полнейшее ко мне безразличие. В глубине души она, конечно, понимает, что дальше так продолжаться не может. И вот наступает день, когда решение принято: мы переезжаем из Эшийёза к тете, а потом — к моей бабушке по матери, живущей в Питивье.

Отец остается наедине со своей бутылкой. Это станет ему наукой… Но я чувствую себя виноватой. Виноватой в том, что мы переехали, что мама грустит, что рушится их с отцом брак, что разваливается семья… Даже прогулки с Дженнифер не отвлекают меня от моих горестей. Однажды нас с ней приглашает в гости наш общий приятель. Мы смотрим фильм, и у меня вскоре начинает болеть голова. Я прошу дать мне аспирин, и хозяин дома объясняет, где найти таблетки.

Решение приходит само собой: мне нужно много таблеток, чтобы перестать ощущать эту боль. Пора сказать «стоп». Чтобы больше не мучиться, не бояться… Я хочу, чтобы мама поняла, как мне плохо, чтобы по-настоящему помогла мне… Чтобы мой отец перестал пить и оскорблять меня! Я хватаю две пластинки таблеток и проглатываю все до одной.

Мне всего пятнадцать, но с меня хватит страданий. Все, занавес.

8 ТУМАН РАССЕИВАЕТСЯ