Лишенная детства

— Знаешь ли ты, Морган, что в свое время Бон-ла-Роланд держал в осаде сам Юлий Цезарь? — спрашивает у меня отец. — А недавно, когда строили автобан, там нашли настоящее галло-романское поселение, много посуды и даже термы…

И он рассказывает, переключая скорости и жонглируя эпохами, что этот спокойный городок в 1870-м стал театром боевых действий, а позднее, во время Второй мировой, через него прошли по пути в Аушвиц тысячи евреев… Я знаю все, что он скажет, слово в слово, но это не важно. Я люблю этот маленький ритуал, связывающий нас, отца и меня, в хорошие спокойные дни: он рассказывает, я его слушаю, и солнце согревает луга в это ранее утро 2006 года… У нас все хорошо.

До того самого момента, когда мы останавливаемся на перекрестке.

Справа, по улице, пересекающей нашу, подъезжает красивая машина из тех, которые обычно приковывают к себе все взгляды, — блестящая, с рельефным кузовом, на больших колесах. И вдруг мой отец бледнеет как полотно. Я тоже поворачиваю голову и вижу сидящих в «берлине»: дети сзади, Мария — на пассажирском сиденье, а за рулем — мужчина. Солнце мешает мне рассмотреть его лицо, но мне это и не нужно. Эти руки, эта посадка, эти черные волосы… Это он Это Да Крус, я в этом уверена.

Меня прошибает пот. Мне кажется, что земля поплыла у меня под ногами. От страха я не могу членораздельно выговорить ни слова. Что он тут делает? Он сбежал? Или его выпустили? Он вернулся, чтобы меня убить? Отец хмурится. Я чувствую, что он готов взорваться гневом, но сдерживается и, глядя мне в глаза, говорит, стараясь, чтобы это прозвучало как можно увереннее:

— Это не Да Крус.

Потому что Да Крус, заявляет мой отец твердо, в тюрьме и не выйдет оттуда раньше чем через три года, и это как минимум. Наверное, Мария нашла себе другого мужчину или машину ведет кто-то из ее друзей… В любом случае, нас это не касается, нам важно помнить одно: Да Крус сейчас гниет в застенке. Бледный и напряженный, отец так спешит меня успокоить, что мне никак не удается ему поверить. Думаю, это потому, что он сам себе не верит. На самом деле мой отец узнал сидевшего в БМВ Да Круса, и когда мы возвращаемся, едва я отворачиваюсь, рассказывает об этой встрече моей матери, до которой уже дошли тревожные слухи. Поговаривают, что муж Марии регулярно наведывается в Эшийёз и даже иногда подвозит свою жену к булочной. Правда или вымысел? Родители хотят знать наверняка, освободили этого мерзавца или нет, но как навести справки? Мама спрашивает совета у членов Ассоциации жертв насилия, которая с самого начала занималась моим случаем. Одна смекалистая добрая душа советует ей позвонить прямо в тюрьму и попытаться получить ответ на интересующим ее вопрос под предлогом, что нам перестали выплачивать компенсацию. Сказано — сделано: мама хватает телефон, и вот уже служащая тюрьмы выслушивает ее маленькую ложь. На другом конце линии на пару секунд воцаряется тишина, а потом слышно, как шуршат страницы досье.

— Да Крус, Да Крус… Подождите-ка… Нашла! Этот мсье уже не у нас, его освободили условно, наверное, поэтому вы и не получаете перечислений. Советую вам написать письмо в…

Конца фразы мать не дослушала. Она узнала главное: Да Крус на свободе! Через пять лет и несколько месяцев тюремного заключения, хотя суд приговорил его к одиннадцати годам, мой насильник свободен как ветер! И, как ни в чем не бывало, бродит в нескольких сотнях метров от моего дома! Взбешенная, мать снова хватает трубку, но на этот раз она звонит судье по исполнению судебных постановлений. Она представляется: «Это Элизабет, мама Морган Вале, жертвы изнасилования». И продолжает: «При всем моем уважении к закону, могли бы вы мне сказать, почему Мануэль Да Крус освобожден и имеет ли он право проживать в нашем регионе?»

«Мадам, вас это не касается!» — следует ответ.

Тип на другом конце линии грубо отделывается от матери, заявляя, что законом не предусмотрено уведомление семьи жертвы преступления ни о том, на каких условиях осужденный выпущен из исправительного заведения, ни о его нынешнем местопребывании, ни о чем-либо другом. Моя мать теряет голову. Отдает ли себе отчет этот чиновник, вросший в свой стул, что на свободу вышел опасный насильник? Его жертва, то есть я, живет в страхе! И может в любой момент столкнуться на улице с человеком, поклявшимся ее убить, если она засадит его за решетку! Невообразимо! Моя мать бушует в трубку. Самое меньшее, что, по ее мнению, могли сделать чиновники, — это хотя бы известить нас о возможности возвращения Да Круса в наши места.

— Единственное, что я могу вам сообщить, — это то, что он не имеет права посещать ваш город, — слышит мама, и на том конце линии кладут трубку.