Я не верю своим ушам: он использует преступление как оправдание, пытается выставить меня чокнутой! Это оказывается последней каплей. Я убегаю из дома, хлопнув дверью, и направляюсь прямиком в лес. В голове все перемешалось: Да Крус, который бродит по окрестностям; отцовские оскорбления; Ян, который больше меня не любит; изнасилование, о котором мне, судя по всему, никогда не удастся забыть; ожидавшая меня стажировка в аптеке; учеба в университете, на которой теперь можно поставить крест… На меня наваливается крайняя усталость, мне кажется, что я никогда ни в чем не преуспею и всегда что-то будет мешать мне двигаться вперед. Что есть моя жизнь? Разочарования, кошмары, неудачи и оскорбления. Все это не стоит моих усилий. На земле я вижу старый ржавый нож, хватаю его и начинаю с остервенением резать себе запястья. Все, с меня хватит, я хочу смотреть, как течет кровь, пока не потеряю сознания. Когда через несколько часов меня находит полиция и на «скорой» отправляет в больницу, доктора выносят свой вердикт: мои дела плохи. Либо я соглашаюсь принимать психотропные препараты, либо меня отправляют в клинику для принудительного «отдыха». В сумасшедший дом? Одну? Ни за что! По прошествии нескольких недель я приступаю к стажировке, накачанная антидепрессантами.
И ни разу за все время работы в аптеке не встречаю Да Круса.
«Ну вот, разве оно того стоило?» — читаю я на лице матери, которая тоже совершенно выбилась из сил.
Я прекрасно понимаю, что ей очень хочется, чтобы я стала прежней, стала ее милой девочкой! Чтобы я защищала ее от нападок отца, чтобы молчала и не пыталась ему возражать, чтобы перестала кричать, возмущаться, впадать в депрессию. Насколько бы это облегчило жизнь нашей семье! Иногда она говорит мне:
— Будь умнее отца, не обращай на него внимания! Пусть говорит что хочет. И не провоцируй его!
От таких советов во мне вскипает злоба. Это я должна молчать? Как будто я в чем-то виновата! Какая несправедливость! Нет, молчать я не буду, я не тряпка и не отступлюсь, если чувствую, что права. И чем больше мать старается уменьшить напряженность в доме, тем сильнее я обижаюсь на нее за то, что она не разделяет моей тревоги, моего справедливого возмущения. Мы все больше отдаляемся друг от друга. Да и, честно признаться, мне очень трудно сдерживаться, когда рядом отец. Будучи пьяным, он говорит мне ужасные вещи.
— Если ты и правда хочешь со всем покончить, то знай, что вены надо резать чуть ниже, — заявляет он однажды в пылу ссоры, уже после моей попытки самоубийства.
От подобных провокаций у меня «на загривке шерсть встает дыбом», его попытки выставить мои страхи в комичном свете рождают во мне желание его ударить, а призывы матери сохранять спокойствие меня возмущают, однако польза от них все-таки есть — я словно бы пробуждаюсь от тяжелого сна. В моем сознании горе и отчаяние сменяются сильнейшим гневом. Попытка покончить с собой, как я сейчас понимаю, означала, что я опустила руки. Я позволила оскорблениям отца себя уничтожить. И, что еще хуже, я чуть не позволила этому мерзавцу Да Крусу восторжествовать. Он бы несказанно обрадовался, узнав о смерти той, которая отправила его за решетку. Вопрос о суициде закрыт навсегда. Я довольна, что у меня ничего не вышло, и это был хороший урок: я поняла, насколько ранима. Когда Да Крус был в тюрьме, я чувствовала себя в безопасности, чувствовала себя свободной, больше любила себя, строила тысячу планов на будущее. Я наивно полагала, что излечилась от страха перед ним. На самом же деле этот страх просто уснул. И одного осознания, что эта свинья вышла на свободу, оказалось достаточно, чтобы он пробудился. Теперь я понимаю, что этот страх надолго станет частью моей жизни. И мне придется с ним жить. Жить, и стараться, чтобы мои дни были как можно более счастливыми. Я должна быть счастлива вопреки этому страху, вопреки всему. Это будет мое настоящее сражение, и я одержу победу. Я так хочу. Ведь в противном случае победителем окажется он.