Лишённые родины

Несмотря на постельный режим, прописанный больному, дело стоять не могло. В спальне Булгарина стал ежедневно собираться комитет из польских помещиков и русских штаб-офицеров, занимаясь учреждением земской полиции и Провиантской комиссии. За месяцы реквизиций, проводившихся уполномоченными порядковых комиссий, ротмистрами повстанческих войск и вообще всеми, кому не лень, помещики и крестьяне научились прятать свои запасы в ямах, выкопанных в лесах, среди болот. Теперь русская армия, стоявшая в Литве, испытывала потребность в провианте и фураже, и обеспечить ее ими должны были местные уроженцы, знающие о доходности каждого поместья и о местах, где можно устроить тайники. Разумеется, без чрезмерного отягощения жителей, чтобы те не взялись за вилы. Когда генерал-поручик Голицын в Жемайтии приказал собрать в январе подати в российскую казну за весь предыдущий год, мудрый князь Репнин, генерал-губернатор Литовский, сей приказ отменил и распорядился взыскивать только те подати, что следовало внести в прошлом сентябре, поскольку в январе, марте и июне их уже собрали с народа прежние власти, пусть и незаконные. Кстати, все распоряжения этих властей, порядковых комиссий и земских судов, особенно содержащие имя Тадеуша Костюшки, — газеты, печатные универсалы и частные письма, — Репнин приказал изымать и уничтожать, о чём было объявлено во всех костелах и церквях. Папский нунций Лоренцо Литта разослал ксендзам циркулярное письмо о том, что им следует призывать население повиноваться новым властям; Пий VI еще в январе издал бреве, назвав восстание под руководством Костюшки богопротивным предприятием.

По вечерам члены комитета возвращались в гостеприимный дом Булгарина, приводя товарищей и семьи, чтобы послушать, как музицируют барышни, воспитанные в бенедиктинском монастыре (у Антонины было прелестное сопрано, она играла на фортепиано, арфе и гитаре, а Елизавета на кларнете), потанцевать и перекинуться в карты, отдавая предпочтение фараону, мушке и стуколке, где главную роль играет случай. Пикет и вист — для стариков!

На офицерских квартирах, в отсутствие дам, играли рьяно, запойно, ожесточенно. Червонцы ставили на кон, наполняя ими стаканы; проигрывали — или выигрывали — драгоценное оружие и конскую сбрую, набранные по шляхетским усадьбам, серебряную и золотую посуду, часы, жемчуг, алмазные перстни и серьги, в которых потом щеголяли хорошенькие дочки экономов и панны, украшавшие своим обществом жизнь русских офицеров, преимущественно пожилых. Польские дамы, включая пани Анелю, даже избегали ездить в церковь, чтобы не встретиться там с этими женщинами, не разделявшими их представлений о чести. Ходили слухи, что и панну Клару видели в Несвиже — в богатом экипаже какого-то майора и в умопомрачительном наряде. Среди игроков отирались виленские и варшавские шулеры, переезжавшие из Слонима в Гродно, из Минска в Ковно, — лишь бы там находился русский штаб, — увозя с собой богатую добычу или наоборот: с переломанными ребрами и выбитыми зубами или глазом. Рассудительнее всех вели себя немцы, для которых выигрыш был важнее упоения азартом: все добытые в Литве сокровища они немедленно отправляли домой, чтобы приобрести мызу в Лифляндии или Эстляндии, выйти в отставку и заделаться помещиками. Не всем же государыня раздает деревни и крестьян.

Граф Ферзен занимал в Несвиже замок Радзивиллов, законный владелец которого, восьмилетний князь Доминик, уехал с матерью в Галицию, где та снова вышла замуж. Вся обстановка, мебель, сервизы, приборы, столовое белье и прислуга остались в замке и находились в распоряжении временного постояльца, с которым поселились и три молодые польки из числа тех, кого сторонилась пани Анеля. Зато Тадеушек повадился ходить в замок каждый день — завтракал там и порой оставался до обеда, бегая по комнатам, играя с моськами и попугаями графа и веселя его самого, адъютантов и прислугу своей детской непосредственностью, восторгом от необычных вещей и простодушием. Ферзен называл его своим полуадъютантом, потому что передавал с мальчиком бумаги для его отца. Свое обещание он сдержал: Тадеушек получил свою саблю. Вне себя от радости, он забрался на колени к графу, обнял его, весь измаравшись пудрой.

— Тебя я не убью, даже если дядя Костюшко прикажет! — поклялся он искренне.

— Спасибо, очень благодарен, — рассмеялся Ферзен.

***

В пустых комнатах, из которых вынесли всю мебель, голоса звучали непривычно громко. Адъютант сказал, что фельдмаршал работает в кабинете, и князь Станислав просил его не утруждаться: он знает дорогу, но тот всё же настоял, чтобы проводить гостя (гостя? в его собственном загородном доме?), и оказался прав: кабинетом Суворову служил чуланчик, где Понятовскому когда-то приготовляли кофе; теперь там стояли стол и два стула, каких не найти и в самом жалком кабаке.

— Мне совестно, что вы находите меня здесь, — сказал Суворов, выйдя навстречу племяннику польского короля, — зато посмотрите, как я содержу ваш дом.