Лишнее золото. Судьбы цвета хаки

– Как это мило с его стороны, – усмехнулся я, – получить шесть тысяч экю за спасение целого мира. Тебя, как я уже понял, деньги не особенно интересуют…

– Я хочу увидеть этого человека.

– Зачем? Чтобы влепить пулю ему в лоб?

– Чтобы задать один вопрос. Что скажешь, Поль?

– Жарко сегодня…

– Поль!

– Что я могу сказать, – пожал плечами я, – идем к полковнику. Узнаем, есть ли у него на Базе еще два идиота, кроме мистера Чамберса и меня.

5 год по летоисчислению Нового мира.

Горная гряда к северу от Западного форта

Нет ничего хуже этой изматывающей духоты, которая наваливается на тебя в долине предгорья. Словно выжимают, как половую тряпку, выдавливая последние капли пота. От раскаленных за день скал так и пышет жаром, а на камуфляже белыми разводами выступает соль. Никогда не любил горы – еще слишком свежи в памяти воспоминания прошлой жизни. Нас тогда зажали на краю пропасти, глубиной до «конца географии», и шансов вырваться почти не было. Почти – потому что патронов оставалось на полчаса хорошего боя, а связь умерла вместе с радистом и рацией, искореженной осколками. Он лежал неподалеку, привалившись ничком к скале, обрызганной его кровью. Карим Шайя, мой старый армейский друг, укрылся за соседним валуном и отчаянно матерился, перемешивая русские, арабские и французские ругательства. Когда в пулемете закончились патроны, он отшвырнул его в сторону и схватил скользкий от крови автомат убитого радиста. В коротких паузах между разрывами были слышны гортанные крики врагов и захлебывающийся лай пулеметных очередей. Мы отвечали редкими выстрелами – берегли патроны. Шансов выжить не было. Тогда Карим и предложил пойти на прорыв. Самоубийственный, но единственно верный выход, чтобы избежать гибели всей группы. А над головой возвышались горы. Холодные, величавые и безразличные. Скальные изломы – словно морщины на лице Вечности. Она заглядывает в твою душу, будто хочет увидеть там страх перед Небытием, в которое суждено шагнуть. Но эти мысли придут позже. В тот момент в голове стучала лишь одна – выжить! А жить нам оставалось не больше пятнадцати минут. Потом… потом мы пошли на прорыв, и меня, уже тяжелораненого, вынес Карим Шайя.

…Дьявол, ну и жара! Чамберс утверждает, что это акклиматизация. Может, и так, ему лучше знать. Мы высадились на небольшой поляне, окруженной валунами и каким-то колючим кустарником, с маленькими узкими листьями и длинными острыми шипами. Ближе, как уверял Джек, места для посадки не найти. Еще на подлете он очень уверенно ткнул пальцем в этот небольшой каменистый пятачок. Пилот немного поморщился, но машину посадил лихо, словно это обычный аэродром. Уважаю профессионалов. Особенно когда от них зависит моя жизнь. Высаживались очень быстро, рассыпаясь по сторонам и занимая круговую оборону. Кто знает, чьи глаза смотрят на тебя сквозь прорезь прицела?..

Уже четыре часа мы упрямо ползем по склонам. Под ботинками хрустят и осыпаются мелкие камни. Высохшие пучки трав даже от прикосновения превращаются в труху, осыпая нас колючими семенами. В горле пересохло, а глаза заливает соленый пот. Пыль… она хрустит на зубах, покрывает наши лица плотной серой маской, а в голове рефреном крутится строчка Киплинга: «Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог!»