Лишняя. С изъяном

В выходные дни мы занимались самообучением. За преподавателями далеко ходить не пришлось: Райли оказалась неплохо подкована в истории, а Маржолейн разбиралась в географии и гораздо лучше меня говорила аж на пяти языках. Так что учились мы все. Я тоже с большим удовольствием сидела на занятиях. Языки учить всегда полезно, а история уж точно не повредит. Я, в свою очередь, преподавала математику. В объеме начальных классов – даже прибавить-поделить – могла далеко не каждая девочка. Арифметику многие так и не полюбили. После того, как я вдолбила в них умножение и деление, продолжать остались только пять человек. То ли преподаватель из меня не очень, то ли нет у них способностей. Но главное, хотя бы базу они освоили.

Бабочки стали больше спать и куда лучше выглядеть. Я регулярно проводила медосмотры, подправила двоим начавшую шалить щитовидку, у пятерых нашла нехорошие заболевания. Сняла их с расписания, пока не пролечатся. Легкие были ровным слоем забиты черной сажей у всех. Всем работавшим у нас по вечерам я заваривала в огромном чане настойку для ингаляции. Каждый брал себе по чашке, накрывались полотенцами и дышали полезными испарениями. Вылечить-то я могу, но оно же опять осядет. Лучше как-то прочищать периодически, чтобы и не скапливалось.

Всем борделем теперь пили укрепляющие отвары для профилактики простуд и прочих болячек, связанных с понижением иммунитета.

Я еще хотела выдавать и специфические отвары, для профилактики детей, но оказалось, в этом нет необходимости. Дети в борделе получались крайне редко, можно сказать никогда. Здесь, в этом мире, вообще не очень с рождаемостью. По пять детей бывало в семье, но редко. Организм каким-то образом настраивался на партнера, как пояснила мне Лалика, и первые несколько лет брака обычно проходили без потомства. От нее я узнала куда больше о местном женском быте и привычках, чем за все время пребывания здесь. Даже Брай старалась в такие темы не вдаваться. Ну, оно и понятно – я же была по легенде нежной пансионской фиалкой. Вопросы предохранения обсуждать со мной было бы как-то странно.

По ночам я не только запирала дверь, но и придвигала к ней тяжеленную тумбочку. Не раз ко мне чуть не вламывались подвыпившие посетители, перепутавшие номер комнаты. Впрочем, альтернативного жилья мне никто не предлагал.

Мои пять процентов потихоньку копились. По обоюдному согласию все растущий мешочек с наличностью лежал у Лалики в сейфе. Счет в банке я пока что открывать не хотела. На чье имя? Точно не на свое настоящее. Притворяться Хилли и дальше? Как, если меня ищут в связи с убийством принцессы? Так что пусть пока лежат, каши не просят. Довериться мне больше все равно было некому, а хранить такие деньжищи в собственной комнате – неоправданный риск.

Когда выдавались свободные дни, я изучала стенограммы выступлений. Джейн по-прежнему сидела в комнатке за стеной и строчила три раза в неделю. Пока что ничего интересного для меня там не было. Лалика, скорее всего, нашла бы за что зацепиться и потянуть деньги с клиента, но я категорически запретила. Излишнее внимание мы и так привлекли. Если сейчас еще заняться шантажом, весь мой план полетит коту под хвост.

Самые интересные сведения я все же выписывала. На русском. Завела специальную тетрадочку. Вдруг пригодятся?

В конце года меня ждал очередной культурный шок.

Подошла пора принятия нового товара.

Оказывается, на проституцию существовал настоящий контракт. Вроде того, что заключила я, только в нем было куда меньше пунктов. В то время как мой предусматривал практически все нюансы и возможности, включая болезни, отпуск и стихийные бедствия. Местная юриспруденция только зарождалась и подобными деталями не заморачивалась.

Стандартный договор с борделем заключали на пять лет.

К сожалению, мало кто после пяти лет уходил. Те, кто хорошо зарабатывал, втягивались, не желая горбатиться на фабрике. Здесь ведь нужно было всего лишь несколько раз в день раздвинуть ноги. Кто зарабатывал плохо, не могли расплатиться с долгами, из-за которых обычно и попадали в такой переплет. Такие застревали надолго. К тому же семья чаще всего отказывалась от бедняжек, так что и возвращаться-то им было особо некуда.

Две девочки вскоре собирались нас покинуть. К счастью, в хорошем смысле этого слова. Они расплатились с долгами и планировали уехать из столицы куда подальше. Одна отрабатывала свой долг – занимала на лечение матери. Другую продал собственный отец, чтобы не разориться. Когда встал вопрос, гончарная лавка или дочь, он выбрал первое. Дочерей у него еще три, а бизнес один.

Самое жуткое, что Надин его не винила в пяти годах фактически сексуального рабства. Она покорно приняла выбор отца и повторяла, что лучше уж она, чем сестры: она выносливая, а девочки еще маленькие, загнулись бы. То есть продать дочь – это нормально; главное – выбрать ту, что покрепче.