Лишние дети

Я стала черпать половником из огромной кастрюли и разливать по стаканам. Так старалась, что вспотела. Мне было жарко, и я никак не могла избавиться от беспокойства – когда тетя Света заставит меня вернуть назад трусы и колготки? Я так хотела оставить их себе. И майку тоже. И халат. Я не знала, можно ли попросить тетю Свету дать мне их поносить хотя бы еще один день. Наверное, нельзя. Я не хотела снова надевать свои трусы, которые вечно застревали в попе, и колючие колготки, пузырящиеся на коленках. Мне все время хотелось почесаться или поправить трусы. Но Елена Ивановна строго спрашивала: «Что ты опять чухаешься?» И я терпела из последних сил. Я думала о том, как рассказать тете Свете про нормальные трусы и колготки, которые она мне дала поносить. И как попросить о том, чтобы она у меня их не отбирала. Ну еще хотя бы денек или два. Ну пожалуйста. Мне хотелось думать, что тетя Света не такая жадная, как Елена Ивановна. Воспитательница даже ленты не разрешала мне оставить и сдирала с моих жалких косиц после ужина.

У Елены Ивановны было много капроновых лент, разных цветов, которые она вплетала девочкам в косички. У девочек часто расплетались косы, а ходить лохматыми категорически запрещалось. Заведующая лично проходила по группам и проверяла, чтобы все девочки носили косы и никаких хвостиков, а мальчики – короткие стрижки. С распущенными волосами могли и в группу не пустить. «И что она будет волосьями над тарелками трясти?» – выговаривала моей маме Елена Ивановна. А мама не умела плести косы. Она старалась, как могла, я терпела из последних сил, но у нее все равно не получалось. Моя бедная голова была в «петухах» – это когда волосы не гладко зачесаны и остаются… «петухи». Не знаю, как по-другому это описать. Банты развязывались утром в раздевалке. К тому же, как я уже рассказывала, с волосами мне не повезло, а маме не нравилось меня заплетать, она мучилась. Так что мне регулярно доставалось от Елены Ивановны. А заведующая, в свою очередь, устраивала выговор воспитательнице, если при обходе групп девочки оказывались лохматыми. Елена Ивановна всех переплетала после тихого часа. Да так туго, что голова начинала болеть. Она даже из моих куцых хвостиков умудрялась делать косички. Заведующей нравились банты, и Елена Ивановна в ящике стола держала целый склад капроновых ленточек разных цветов. Чтобы подходили под цвет платья. Она требовала, чтобы мамы возвращали ленты на следующее утро – поглаженные и скатанные в аккуратный валик. Моя мама однажды вернула ленту непоглаженной и несвернутой, и с тех пор Елена Ивановна перевязывала мою крысиную косу черной аптекарской резинкой. Да, моя косичка называлась «крысиной». Наверное, по аналогии с крысиным хвостом. Мне было обидно.

Мама купила мне ленты – черного, коричневого и белого цветов, которые не умела вплетать, а только завязывать на хвостики. А я так мечтала о красных или синих лентах! Странно, да? Я мечтала об удобных трусах, теплой майке, неколючих колготках и красных бантах. Разве дети должны об этом мечтать? Особенно девочки.

В то счастливое время карантина я помогала Люське накрывать на столы, расставляла тарелки, раскладывала вилки и ложки. Мне впервые доверили помогать по-настоящему, по-взрослому, и я очень этим гордилась. А после того как Люська не оставила меня на обед в группе, а повела обратно на кухню – так велела тетя Света, – я даже почувствовала себя особенной. Талантливой, что ли. Исключительной. Как Ленка или Светка. Или как Стасик. И плевать на то, из-за чего это произошло. Карантин? Так пусть бы он был всегда! Тетя Света усадила меня за большой стол, и я обедала вместе с ней и Люськой. Суп показался мне удивительно аппетитным, а такой вкуснющей котлеты я в жизни не ела.

– Нравится? – спросила тетя Света.

– Очень, – призналась я.

– Правильно. Потому что хорошо потрудилась. Кисель будешь? Пей.

Я выпила стакан киселя и попросила еще. Тетя Света улыбнулась и налила.