Лишние дети

Я вспомнила, что тоже видела эту бабушку за воротами садика. Она стояла, заглядывая между прутьев ограды, и смотрела, как мы гуляем. Мне она показалась странной – дверь всегда оставалась открытой и можно было спокойно войти. Один раз даже сторожиха тетя Роза выходила и приглашала эту бабушку зайти, но та отказалась. Зачем приходить, если не хочешь что-то сказать внуку, обнять его, да хоть сползающий с шеи шарфик поправить? Почему бабушке нужно кого-то слушаться? Разве ей уже не все можно? Мне казалось, что бабушкам уж точно дозволено абсолютно все. И Стасика я тоже не понимала. Если бы я знала, что за воротами стоит моя бабушка, я бы точно подошла первой. И пригласила бы войти. Я бы не думала о том, что скажет потом мама и как меня накажет. Наверное, бабушки тоже бывают разными. Я ведь регулярно видела только бабушку Светы Ивановой. Вот это была бабушка что надо. Ее даже Елена Ивановна боялась. Она приходила когда хотела, говорила что хотела. И душила свою Светулю в объятиях, хотя та вырывалась. Мне нравилась Светкина бабушка. Я бы такую тоже хотела. Бабушка Светы приносила пирожки и кормила ими всех нас, что строжайше запрещалось, потому что не по ГОСТу и не по расписанию. Да, внучке она подкладывала угощения побольше, чем остальным детям, но и нам доставалось досыта. Светкина бабушка могла прийти во время тихого часа и разбудить всю группу, чтобы забрать внучку. И ей было все равно, что не положено. Нам она раздавала конфеты, и мы только радовались возможности не спать и лежать молча. Светка не понимала, как ей повезло с бабушкой. Она ее стеснялась и все время причитала: «Ну, бабушка, ну зачем ты опять?» На день рождения Светки ее бабушка всегда приносила здоровенный торт и водила с нами хоровод, ставя внучку в середину. Она запевала: «Как на Светочкины именины испекли мы каравай, вот такой вышины, вот такой нижины, вот такой ширины…» Светка стояла в середине круга и чуть не плакала: «Бабушка, не надо, не хочу!» Но бабушка все равно танцевала, пела, разрезала торт, который мы все с удовольствием уминали за обе щеки.

– Если дети отравятся, вы будете нести ответственность! – возмущалась Елена Ивановна.

– Конечно! – радостно соглашалась Светкина бабушка, отрезая нам по куску добавки.

Света могла опаздывать, есть или не есть, гулять или не гулять, потому что за ее спиной незримо и зримо находилась бабушка. А если бабушкиной силы не хватало, то на горизонте всегда маячил папа-начальник. Дура-Светка, залюбленная, закормленная, наряженная, не понимала, какое счастье ей выпало – она живет под такой защитой, какую ни одна воспитательница не сломит. За Светкиной спиной – армия, имя которой семья. А за нашими спинами никто не стоял. Работающие с утра до ночи мамы в расчет не принимались. Папы, столь редко приходящие за детьми, что даже не знали, как выглядит шкафчик ребенка, считались скорее балластом, а не защитой. Уже тогда я заметила, что у всех взрослых присутствует чувство вины. Они выросли, но вели себя не так, как положено взрослым. Они чувствовали страх. Моя мама точно боялась заходить в группу, а когда разговаривала с Еленой Ивановной, у нее даже голос начинал дрожать. Взрослые в чем-то оставались детьми – запуганными, послушными, одинаковыми, а мы рано взрослели и хотели свободы, справедливости, доброты, любви. И, главное, защиты. Со стороны взрослого человека – мамы или папы, бабушки или дедушки, не важно. Кого-то, кто смог бы, как Светкина бабушка, заслонить собой любимую внучку и наплевать на все порядки и правила. Лишь бы Светочка не плакала. Лишь бы ей было хорошо. Я же мечтала совсем о простом: чтобы между мной и Еленой Ивановной однажды встала моя мама и запретила бы воспитательнице надо мной издеваться, орать, отвешивать подзатыльники. Я не понимала, почему моя мама так перед ней заискивает. Да, мама рассказывала мне, что зависит от начальника, иначе лишится работы. Но Елена Ивановна – не мамин начальник. Почему мама ни разу за меня не заступилась? И почему Светкина бабушка всегда вставала на сторону внучки в любой ситуации, а Елену Ивановну считала дурой? «Еленочка Ивановна, ну вы вроде не дура, а так себя ведете!» – открыто говорила Светкина бабушка, и становилось понятно, что воспитательницу она ни во что не ставит и считает именно дурой. Наша Елена Ивановна, чувствуя силу, отпор и власть, отступала, сдавала позиции.

Про рыбок и отца я временно думать перестала, но мысли о том, что воспитательница «ворует», не давали мне покоя.