Лишние дети

Это произошло еще до того, как меня стали подкармливать тетя Света и тетя Роза. Мне было плохо, в животе урчало так, что я только эти звуки и слышала. Из-за голода у меня болела голова, и я чувствовала слабость, будто из меня выкачали все силы. Я еле ходила и с трудом сдерживала слезы. Плакать хотелось по любому поводу. Мама тогда часто задерживалась допоздна на работе, и об ужине я могла только мечтать. Мама приходила, когда я уже лежала в кровати и должна была спать. Но я не могла из-за саднящего чувства голода. Я все время хотела есть. Думала только о еде. Мама видела, что в холодильнике пусто, но у нее были проблемы на работе, и она даже в магазин не успевала зайти. Я долго держалась, честно. Сколько могла. Но голод оказался сильнее моей силы воли, и я начала воровать хлеб во время завтраков, обедов и ужинов в садике. Елена Ивановна выдавала нам по куску, но хлеб ели не все и на общей тарелке всегда что-то оставалось. Эти кусочки я и стала забирать. Прятала в карман куртки, чтобы пожевать на улице. Или оставляла в шкафчике, а потом забирала домой. Я тайком грызла корочку на прогулке, когда ко мне подошел Митя и спокойно забрал у меня хлеб. Я остолбенела – не ожидала, что кто-то заберет мою горбушку. Тем более Митя. Он вообще никогда не ел хлеба, я видела. Митя улыбнулся, взял меня за руку, поднял ее параллельно земле и раскрошил на рукав хлеб.

– Держи ровно, – велел он.

Я хотела спросить, не сошел ли он с ума, но стояла, вытянув руку, и ждала, что произойдет дальше. Тут же не пойми откуда появились птицы, сели мне на руку и начали клевать хлеб.

– Подними вторую руку, – велел Митя, и я послушалась.

Он докрошил остатки хлеба, стоял за моей спиной и держал мои руки, чтобы я не дергалась и птицам было удобнее клевать. Я чувствовала себя похожей на огородное пугало, которое не отпугивает, а привлекает птиц. И была совершенно счастлива. Такого острого счастья я еще не испытывала и в тот момент поняла, почему можно улыбаться просто так. Глядя на клюющих хлеб птиц. Этот момент удивительного спокойствия я запомнила. Остро, на всю жизнь. Как самое счастливое мгновение. Когда мне становилось страшно, больно или обидно, я закрывала глаза и вспоминала, как птицы садились мне на руки и клевали крошки. Потом, уже после ухода Мити из садика, я пыталась повторить этот трюк, но у меня не получилось. Птицы не прилетели. Наверное, Митя знал птичий язык или какой-то секрет. С Митей ушло мое счастье. Я не знала, смогу ли я еще когда-нибудь ощутить нечто подобное.

Несмотря на трупы рыбок в аквариуме, исчезнувшую черепаху, происшествие с Митей, скандал, который устроила заведующей Светкина бабушка, крики новой Люськи, тетя Катя как сидела на своем стуле, так и продолжала сидеть. Каждое утро, заходя в группу, я мечтала не увидеть ее на привычном месте, но дни шли, а нянечка все еще оставалась в роли нашей воспитательницы. Наверное, мы и вправду были какой-то проклятой группой, в которую никто не хотел идти работать. Мы стали детьми, которые никому не нужны – ни родителям, ни воспитателям. На нас махнули рукой. Никто не готовил нас к школе, все занятия были заброшены. Только Флора Лориковна не оставляла попыток хоть как-то нас образовывать. Мы не готовились к выпускному утреннику, не учили слова и не репетировали, как все остальные группы. Флора Лориковна рассказывала нам про композиторов, заставляла учить ноты, рисовать скрипичный и басовый ключи и ставила пластинки с записями музыкальных произведений. Флора Лориковна рассказывала нам про музыкальные жанры и даже разрешала подойти к инструменту и нажать на клавишу. Мы любили эти уроки, бежали в музыкальный класс раньше положенного времени и задерживались там при малейшей возможности. Больше никому до нас не было никакого дела. На прогулках мы тоже оставались предоставлены сами себе, без всякого пригляда. Удивительно, но никто не сломал себе руку или ногу, мы старались быть предельно аккуратными. Из страха. Если бы кто-то упал, тетя Катя этого даже не заметила бы. Но нет, оказалось, что не все равно не только Флоре Лориковне. Новая Люська стала опекать нашу группу. Привозя завтрак, она первым делом открывала окна и проветривала помещение. Она же отправляла нас мыть руки перед едой.

А потом случилось происшествие с Надей Кузнецовой, обычной девочкой, ничем не примечательной. Серой мышкой. Даже Стасик не всегда мог сказать, пришла она сегодня в сад или нет: он всегда всех пересчитывал. Вообще любил все считать – сколько столов в группе, сколько стульев. Стасик подсчитывал, сколько машин увидел по дороге, и запоминал номера. Он знал, сколько карандашей стоит в подставке на столе воспитательницы, сколько листов цветного картона у него осталось и сколько раз нужно провернуть карандаш в точилке, чтобы заточить его идеально. Так вот Стасик, который всегда мог сказать, сколько детей находилось в группе в прошлый четверг, иногда запинался – он не помнил, была в тот день Надя или нет.