Лишние дни

Дима выходит на середину комнаты и говорит, что он собирается устроиться на работу в ментовку и жениться на Гале. Дрон называет его идиотом. Дрон предупреждает его: «За твоими детьми будут бегать другие дети и кричать: вы дети мента! вы дети мента!» Дрон говорит: «Тебе это надо?» Димыч отвечает, что надо и предлагает поднять бокалы. Но бокалов нет, бокалы разбили ещё вчера. Поднимаем рюмки.

Зомби и Амбал сбегали за пивом и рыбой. Какой день рождения без пива и рыбы? Сидим, пьём пиво и едим рыбу. А Кабан спрашивает: где мой хвост? Ржём, типа, напился Кабан, гонит. Но Кабан опять спрашивает: нет, где мой хвост? Ему дают хвост: хороший, жирный, с плавником. Он встаёт за пивом. Сзади из-под халата выглядывает что-то длинное и пушистое.

— Кабан, шо это?

— Это? Не, ну, бля, наконец-то! Это — хвост. Я когда пива перепью — отрастает…

Утром Димыч блевал кровью. И мы скинулись и купили ему бутылку пива. Чтоб подлечился…

Я потом как-то зашёл к Димычу — после его женитьбы. Меня сразу же отправили на кухню. Ё моё, как же здесь всё изменилось!

Спустя пару лет после того дня рождения на кухне невозможно представить таракана. Вообще. Сижу, пытаюсь — не получается. Не могу. Представить. Вроде лапки, усики… — не представляется! По отдельности? Пожалуйста: лапки, усики. Вместе — никак! — лапки и усики сливаются в хер знает шо — в лапкиусики. Блеск посуды и стерильность стола пагубно воздействуют на головной мозг: разрушают гетеротрофные связи с реальностью, в которой существуют тараканы. Мало того: с реальностью, в которой существует понятие «таракан». И даже с реальностью, в которой… — но это маловероятно, поэтому не будем.

А вот и тарелочки, ложечки, и хлебушек. Свежий. Хрустящий. Нет, я ещё не пробовал, но уже представил. Надо же хоть что-то, раз таракан не поучается. Надо же хоть КАК-ТО компенсировать: свежий, хрустящий.

От тарелок пахучий пар — вкусно! — борщ.

БОРЩ.

Горячий. Раскалённый до красного цвета.

Голод — сглотнуть слюну как можно незаметней.

Сижу, пытаюсь — не получается. Галя заметила. Димка заметил. И я заметил, что они заметили. А Димка опять заметил. И понял:

— Шо мы свиньи, борщ без водки жрать?!

И бутылку из холодильника — раз! И в рюмки — два! И хорошо, чудесно, и замечательно же. Блаженство: борщичком, горяченьким до пота, закусить.

Молодец Димка. Понятливый. Действительно: мы же не свиньи какие-нибудь!

А если сейчас попробовать… Лапки, усики — по отдельности — есть такое дело, без проблем. А вместе? — почти, почти… Нужно ещё поработать, бутылочку допить — может тогда?

Мы же не свиньи?

* * *

Вдруг ни с того, ни с сего виноградного захотелось. Мы ж не мусульмане: нам и свинину можно, и вином хоть упейся — Боженька сильно возражать не будет.

Разглядываю этикетки на бутылках:

— Што тут у вас есть из вина?

И сразу же уточняю:

— Подешевле?

— «Альминская долина».

Классика жанра — кальвадос недоделанный. Годится.

Лифт останавливается на восьмом.

— Кто там?

— Оля, это мы, — представляется Серж.

— Кто? мы? — не верит, что это мы Овчалова.

— Слон, Шакил и Кабан.

Она на пороге. В халатике. Улыбается:

— Привет!

Все вместе:

— Привет!

Добавляю:

— Привет, Киса. Как жизнь молодая?

— Регулярно.

— Пить будем?

— Што?

— Вино. Самое дорогое, в магазине дороже не было.

Кухня. Пепельница на столе. Жарится картофель. Общаемся:

— А моего Алёшу в армию забирают, — вздыхает Ольга и поглядывает на пятнистого — сборы у него — Слона. Слон прямо с военки, не заходя домой, во все тяжкие ударился.

— Ничего сделать нельзя? — спрашиваю. — За деньги, я уверен, можно всё устроить.

— Не знаю. Он ходил в военкомат, у нас же военки нет, сказали в десантники. Он такой теперь довольный и немножко гордый. В десантники ведь не всех берут. — Похоже, она целиком и полностью разделяет оптимизм своего парня. Небось, уже представляет его в пятнистом камуфляже и в голубом берете, с «калашом» в мускулистых руках, на левом плече татуировка. И весь этот суповой набор а-ля Рэмбо болтается в синем небе под стропами парашюта — на фоне восходящего солнца. Она уже построчно знает, что будет написано в каждом письме к нему, и сколько солёных литров пропитают подушку. Она видит, как он, прям весь такой мужественный, с небольшим, но очень сексуальным шрамиком на лице, возвращается, чеканя строевой шаг, а она бежит навстречу, рыдая от радости, и прыгает ему на шею, и разрывает пропахшую настоящим мужским потом тельняшку, и целует волосатую грудь…

Ню-ню. А если всё не так, а?

— Ты, наверное, не хочешь, штоб его забирали, да, Киса? — ненавязчиво интересуюсь.

— Не хочу?.. Конечно, не хочу.

— Это ж на полтора года, — прикидывает Слон. — Ждать будешь?

— Буду.

— А ты знаешь, Киса, шо в ВДВ, в смысле в аэромобильных войсках, самая страшная дедовщина. Не такая, ясен перец, как в стройбате, но… А ещё они на головах кирпичи разбивают. На головах «молодых». Когда «дедами» становятся.

— Ты это серьёзно, Саша? — место голубого берета занимает добротная стальная каска; так, на всякий случай.