Лишние мысли

— Отлично. Я рад, что ты меня понимаешь, — Вирсов положил руку Вадиму на плечо и опять расхохотался. Но смех его иссяк так же внезапно, как и появился; он продолжал, — я хочу даже, чтобы на проспекте стоял мальчик с пластмассовым плакатом, вместо куртки, раздавал листовки и кричал, как кричат газетчики, что в городской музей поступила ценнейшая коллекция.

Вадим хотел сказать, что маловато они приобрели экспонатов, чтобы проводить такую серьезную кампанию, но, подозревая, чем закончатся эти гигантские планы, передумал и спросил у Вирсова, собирается ли тот еще докупать экспонатов. И вдруг Вадиму стало не по себе от собственных слов — он представил себе дядю, который, испытывая крайнее удовлетворение, попросту заходится своим неестественно высоким смехом.

— Конечно собираюсь, дорогой, — ответил Вирсов мягко, даже нежно, — а что если нам сделать из нашего музея настоящую областную достопримечательность… постой-ка, Вадик, что это ты так улыбнулся?

— Ничего.

— Нет-нет, не лги мне, я знаю, в чем дело. Это потому что меня здесь называют достопримечательностью? Точно. Ну пусть кто-нибудь из этих умников подойдет и скажет мне это с глазу на глаз — получит в морду. — Вирсов уже не улыбался, но возбужденно подался вперед, и глаз его под опущенными ресницами видно не было.

— Мы, кажется, говорили о музее, — напомнил Вадим.

— Пусть так, но я хочу, чтоб ты запомнил мои слова…

Вадим выжидающе кивнул.

— Никто здесь не понимает, какую услугу я намереваюсь оказать им. Ну ничего, когда они увидят, во что я превращу музей… господи, когда они увидят это преображение, вот тогда-то они оценят меня! — замысел настолько захватил Вирсова, что он даже приподнялся со стула, а грудь его выпятилась от набранного в порыве воздуха, — к нам будут приезжать известнейшие искусствоведы и археологи! В витринах — ценнейшие экспонаты, и каждый, кто подходит к ним начинает перешептываться, но не потому, что в музее запрещены громкие разговоры, а от благоговения. У каждого стенда — своя уникальная рама, где резная, где бронзовая со львами на углах — я видел один раз такую, когда мне было лет двенадцать. В Каире, в Египетском музее — мы ездили туда с отцом. Наймем еще экскурсоводов и обязательно установим правило. Знаешь, какое? Чтобы все они были в пиджаках. Очень представительных и очень качественных, — у Вирсова был уже такой вид, словно он лицезреет все это воочию. В окно был устремлен настоящий взгляд реформатора, — внешний вид, Вадик, внешний вид — это очень важно! Понимаешь?

— Да, — подтвердил Вадим, чувствуя уже, что несет за собою лишь функцию разбавления вирсовского монолога. Он вспомнил вдруг первый день их знакомства. Вирсов зашел в антикварный магазин — тогда дядя только зачинал здесь свой бизнес. Будучи на втором этаже в своей спальне, Вадим слышал, как дядя и Вирсов разговаривали внизу. Вирсов купил вазу, аравийскую, кажется, а потом дядя и говорит вдруг:

— Совсем забыл представить вам своего племянника.

— Племянника, говорите? Он здесь?

— Да. Я позову его.

Такой поворот оказался для Вадима сюрпризом, и пока дядя поднимался по скрипучей лестнице в его комнату, он поспешно подошел к самой двери.

— Пойдем, я хочу тебя кое с кем познакомить, — произнес дядя быстро и тихо.

— Зачем?

— Не спрашивай, потом объясню, сейчас некогда… — дядя, наморщив лицо и подмигивая, манил его вниз.

Вирсов стоял возле одной из витрин и пространным невидящим взглядом рассматривал ее содержимое. Когда они спустились, он выпрямился и поздоровался с Вадимом.

— Да, хороший у вас племянник, сразу видно, — сказал Вирсов Анатолию Петровичу, не отпуская Вадимову руку и не сводя с него изучающего взгляда.

— Хороший, говорите?

— И надежный. Иначе как у него могли появиться на руке такие хорошие и надежные часы, а?.. Ха-ха-ха… — на лице Вирсова появилась хитрая усмешка.

Свою максиму «хороший человек — хорошие часы» Вирсов не забывал и в последствии. Полгода спустя, когда Вадим был уже нанят хранителем и экскурсоводом в музее вместо Василия Антоновича Преснева, старика семидесяти трех лет, умершего за неделю до этого, Вирсов подошел к Вадиму и сказал ему следующие напутственные слова:

— Ты напоминаешь мне меня самого, мой мальчик. Я тоже сидел на мели, но потом мне повезло: я устроился работать в торговую компанию, а десять лет спустя так поднялся, что сумел перекупить контрольный пакет. Через пять лет я продал его за кругленькую сумму и нажил приличное состояние…

Закончил он такими словами:

— Я мечтаю о том, чтобы ты тоже преуспел, разбогател и подарил мне на день рождения хорошие часы — в знак уважения…

Разумеется, это не означало, что у Вирсова не было на данный момент таких часов; все дело в том, что роскошь для него не так много значила, если она не дополнялась роскошной церемонностью…

— …Отлично. Я буду гордиться тобой, мой мальчик. Я уже горжусь тобой!.. Слушай, мама, а почему бы нам не выпить чаю?..