Лишний

На экране какой-то сериал, один из героев пытается скрыться от полиции, спрятавшись в темном переулке.

Несколько минут мы наблюдаем за событиями. Тот, кто прятался, уже стоит в телефонной будке и трясущимися руками пытается набрать чей-то номер. Его куртка и руки в крови.

— Как все прошло? — спрашивает мама.

Я не знаю, что ей ответить, но почему-то говорю, что все плакали и очень жаль, что никто из вас не пришел.

— У меня был эфир, — говорит мама, — я не могла.

— А папа?

— Ты знаешь.

— А Юля?

— Она собиралась. Ее не было?

— Нет.

— Может, на уроках была

— Сейчас июль.

Мама снова делает глоток вина.

— Послушай, — мама смотрит на меня, — это ужасно, что Миры больше нет. Я до сих пор не могу это принять. Кажется, что еще вчера…

— Ее и вчера уже не было.

— …Кажется, что еще вчера вы там бегали, а мы с тетей Сашей сидели и наблюдали за вами. Волновались, чтобы никто из вас не упал с велосипедов и не убился. Кажется, что тогда так ярко светило солнце. Ярче, чем сейчас.

В кармане вибрирует телефон. На дисплее сообщение от Алекса: «Не спишь? Давай встретимся? Я один».

— Помнишь, как хорошо было, — мама снова поворачивается к телевизору, но там уже бегут титры.

«Давай. Я дома», — отвечаю Алексу.

Я выхожу из комнаты и слышу, как мамин голос приветствует зрителей телеканала. Она пристально смотрит в камеру. Потом мелькают короткие анонсы сюжетов, и мама снова возвращается, зачитывая подводку перед первым репортажем. Канал переключается. Мама закуривает сигарету.

В ванной я быстро умываюсь, чищу зубы. Слегка взъерошиваю волосы. Потом надеваю ветровку, проверяю сигареты в кармане, обуваюсь. Я чувствую, как мама пристально смотрит на меня с дивана, оборачиваюсь.

— Возвращайся, — говорит она.

На улице пахнет мокрым асфальтом, с реки дует ветер. Я выкуриваю две сигареты, пока жду черный «мерседес». В его окне видно лицо Алекса. На нем черные очки, несмотря на то что на улице темно. Светлые волосы убраны за уши. Черный костюм, в котором он был на похоронах.

— Запрыгивай, — говорит он и поднимает стекло.

Какое-то время мы едем молча. На Садовом кольце Алекс прибавляет скорость и наконец снимает очки. За окном мелькают автобусные остановки, фонари, люди.

— Я в ахуе. Я в полном ахуе, — говорит Алекс, — я не могу поверить во все это! Я просто не могу понять как. Это пиздец какой-то! Блядь, мы виделись две недели назад. Ну, как виделись — я видел ее. Она с кем-то сидела в «Кофемании» на Никитской. На веранде.

— С кем?

— Я не знаю.

— Вы общались?

— Нет, говорю же: она сидела на веранде. Я был внутри. Я видел ее через стекло. Окно, в смысле.

— Ну махнул бы ей. Кинул сообщение, что ты тоже там.

— Хочешь покурить?

— Я недавно курил.

— Я не про сигареты, дурачок.

Алекс достает из нагрудного кармана пиджака свернутый косяк и проворачивает его в пальцах, одновременно держа руль. Машина въезжает в туннель в районе Таганки, и по черным очкам Алекса, лежащим на торпеде машины, быстро бегут желтые огни.

— Мы куда вообще едем-то? — спрашиваю я.

— Похуй куда. Мы давно не виделись, — отвечает Алекс и кладет косяк рядом с коробкой передач. — Ты голоден?

— Немного. А ты?

— Мы у Светы поели.

— Как посидели вообще?

— Обычно. Нет, не обычно. Все-таки не обычно. Ты че не приехал?

— Я вырубился, — отвечаю я и смотрю в зеркало заднего вида на уменьшающиеся огни туннеля и фары белой машины, которая перестраивается в наш ряд.

На смотровой площадке на Воробьевых горах Алекс затягивается и выдувает дым в сторону Лужников.

— Ты помнишь, как мы здесь после школьного выпускного пили? — спрашивает он.

— Конечно. Кажется, что это все было недавно.

Алекс посмеивается. Смотрит куда-то под ноги. Снова затягивается.

— Ты знаешь, это было хорошее время, — говорит он. — Мы тогда еще не понимали.

— Что именно? — спрашиваю я.

— Ну вот это все. Как тебе сказать-то, не знаю.

— Скажи, как есть.

— Что все мы разбежимся, что ли. Или как по-другому сказать?

Он передает мне косяк. За спиной проносятся две машины. За ними — спортивный мотоцикл.

— Мне недавно снилось, что мы всей компанией были в кинотеатре и смотрели какую-то тупую комедию, — говорит Алекс. — Только Артема не было. И ты все время проверял телефон, а мы тебе говорили, что ты задрал уже и его надо вырубить. Мира смеялась громче всех. Ты как думаешь, где она сейчас?

Я не знаю, что ответить.

Мы долго сидим и вспоминаем какое-то общее для всех прошлое. Иногда мне даже кажется, что мы в нем. В том самом раннем июньском утре на дорогах появляются оранжевые поливальные машины, кто-то из нас привязал к дереву ленту выпускника. Мы пьяные и укуренные. Нам кажется, что этот день никогда не кончится. Вот Мира со Светой и Ксюшей позируют Артему, Алекс лежит на траве, а Катя босиком идет по ограждению, на котором я сижу. Она садится рядом и смотрит куда-то вдаль. Потом резко вскакивает и бежит фотографироваться. Я закрываю глаза и ничего не чувствую.

— Поехали, я доброшу тебя до дома. Холодно.

— А ты с кем тогда в «Кофемании» был? — спрашиваю я, не открывая глаз.

— А это важно? — спрашивает Алекс.