Лишний

Два года назад у Светы дома была большая вечеринка. Казалось, летний вечер не закончится никогда, по крайней мере, так всем хотелось. Народу было столько, что для того, чтобы выйти во двор, нужно было с кем-то соприкоснуться, как в клубе. Алекс принес много разного, и всем было хорошо. В какой-то момент мне даже показалось, что я начал отрываться от земли и парить над бассейном, в котором на розовом единороге плавала Катя. Я видел ее сверху, и она махала мне рукой, потом будто бы показала, чтобы я спустился на землю. Во мне тогда были таблетки и немного травы. Чуть позже я зашел на кухню за выпивкой и увидел, как теряет сознание Ксюшин бойфренд. Когда он упал навзничь и затрясся в каком-то припадке, ко мне начало возвращаться сознание, а полет сменился паникой. Прямо передо мной лежал человек, чья душа пыталась вырваться сквозь приоткрытые веки, ноздри, рот, через любое отверстие в теле, но что-то ей мешало. Я услышал дикий крик Ксюши, и мне даже показалось, что звуковая система, из которой Джарвис Кокер пел свою «Synchronize», резко отключилась, но это было не так. Он продолжал петь. Непроизвольно я начал кричать, чтобы кто-то вызвал скорую, но никто не пошевельнулся. Все просто смотрели, как Ксюша на коленях что-то говорит своему парню. Я крикнул, чтобы кто-то выкинул всю эту херню. Услышав это, Алекс приобнял меня, сказав, что этого делать не стоит, что можно все исправить. Он убрал от трясущегося тела Ксюшу, встал на колени и тихо сказал «ну ты че», а потом помахал перед его глазами рукой, взял в ладони голову и произнес: «Брат, возвращайся давай». Я не понимал, что будет дальше. Рядом со мной молча стоял Артем, который почему-то поглядывал в сторону выхода. Парень внезапно открыл глаза. Они были живые, но стеклянные. Он резко повернул голову и посмотрел на Алекса. Тот поднял парня и провел к дивану. Вечеринка продолжилась, а я ушел на задний двор, где была только Катя, и начал курить одну за другой. Катя спросила: «Что произошло?» — а я ей ответил, что «надо иногда думать о последствиях». Катя обняла меня и спросила, где Ксюша. Я показал в сторону дома, но она не ушла. Пока я курил, она рассказывала, как ей хорошо летом со всеми, а когда приходят морозы, ей хорошо только со мной. Я не понимал, почему она мне это говорит. Катя не была моей девушкой, а я не был ее парнем, но где-то в глубине души я всегда знал, что она на меня смотрит не так, как все остальные. Когда я прикуривал одну сигарету от другой и смотрел на гладь воды, в которой был только один розовый единорог, Катя обвила рукой мою голову и сказала, что ей хочется, чтобы все остались в доме, и поцеловала меня в макушку. Мне захотелось почему-то вернуться домой. Сесть за наш стол, напротив Юли, и выпить стакан горячего чая с лимоном, и поговорить о чем-нибудь. О чем угодно, все равно. А потом перед глазами пронеслись воспоминания, как когда-то летом мы всей семьей на поезде ездили к прадеду под Киев, в деревню Дымер, где мы с Юлей и мамой проводили по три месяца, а папа всегда уезжал раньше, объясняя это тем, что в Москве много дел. У него тогда не было еще бизнеса, а были просто какие-то подработки, друзья, идеи. Когда он уезжал, нам всем было грустно, а потом мы привыкали. Я всегда собирал использованные баллончики от дезодорантов и спреев и, когда кто-то на улице жег мусор, брал с собой Юлю и показывал ей, что с ними происходит, когда их кидаешь в огонь. Юля всегда завороженно смотрела на вспышку огня. Мама вечерами выходила за калитку, садилась на скамейку и закуривала ментоловую сигарету, наблюдая за нами. Когда прадеда не стало, мы перестали туда ездить.