Лишний

— Что-что, как ты там вообще? Ни с кем не общаешься, никому не отвечаешь, — говорит она, откусывая мороженое.

— Там все не так, как здесь.

— Да понимаю, я там была, там прекрасно, — говорит Катя.

— Да обычно там на самом деле. Мне там хорошо, но иногда неуютно. Я чувствую, что я там не свой. И в этом университете, и на вечеринках. Как бы ни было там много знакомых, все по-другому

— Там просто нет нас, — говорит Катя.

— Да я и зависать перестал уже. Я могу там с кем-то встретиться, поужинать, но на всякие вечеринки редко хожу.

— Но ходишь, — посмеивается Катя.

— Редко.

— Но ходишь, — повторяет Катя, а я молчу.

Мы заходим в магазин за сигаретами. На кассе я узнаю продавщицу, которая, кажется, работала здесь всегда. Я прошу «Мальборо», она пристально смотрит на меня (мне кажется, она меня тоже вспомнила), потом пробивает пачку, и мы с Катей выходим. Я закуриваю.

— Почему ты перестал со всеми общаться? — спрашивает Катя. — Я же, когда прилетала, писала тебе. У тебя всегда «прочитано», но ты ни разу не ответил. Мы могли бы вот так же и там прогуляться. Съесть по хот-догу в Централ-парке или Брайант-парке. Я тебе писала каждый день, а ты вообще ничего. Ты и Свете ничего не ответил, когда она прилетела.

— Там все по-другому, — говорю снова и затягиваюсь сигаретой.

— Ладно, не буду тебя грузить. Не мое дело. Хорошо хоть, сейчас встретились, а то кто знает: может, вообще никогда больше не увидимся.

— Не говори так, тем более когда…

— Ты знаешь, — резко перебивает меня Катя, — трудно как-то все стало.

— Что ты имеешь в виду?

— Да вообще все. Мои родители практически не общаются.

— Это мне знакомо, поверь.

— И за этот год у моих знакомых не стало друзей, и от нас ушла Мира. — Катя ускоряет шаг. — Мне иногда кажется, что все как-то быстро живут, другому я не могу найти объяснения.

— Ну, Мира всегда у нас была самая спокойная, она никуда не торопилась, — говорю я.

Кате кто-то звонит, но она скидывает.

— Ага. Но кто-то подтолкнул.

— Подтолкнул к чему? — недоуменно спрашиваю я.

— Не знаю.

Мы выходим на Никитский бульвар и направляемся в сторону Арбата. Я иду и думаю над словами Кати, а потом пытаюсь прогнать эти мысли.

— Я с ней не общалась в последнее время, — говорит Катя, — как-то мы… как-то нас всех раскидало, как атомы, в разные стороны, после того как ты уехал. Объединяют теперь только социальные сети и похороны.

— А ты когда ее видела в последний раз? — спрашиваю я. — В смысле вживую?

— Весной. Я ее видела здесь недалеко, она гуляла с какой-то подругой. Мы даже поболтали. У нее взгляд был такой…

— Какой?

— Ну, не Мирин. Вспомни ее пронзительный взгляд — казалось, что у нее глаза-рентгены, что она видит тебя насквозь.

Это правда.

— А тут взгляд был как-то странный, русалочий, глаза будто стеклянные, ничего не выражали.

Я собираюсь сказать, что Алекс тоже ее видел, но не говорю, потому что не хочу, чтобы Катя знала, что я виделся с ним.

— Ты знаешь, что ее искали? Мира не появлялась дома два дня.

— А где она была все это время?

— На скамейке, — говорит Катя.

— В смысле — ее тело находилось два дня в этом дворике и никто не обращал внимания? — спрашиваю я, и мне становится немного страшно.

— Да.

— Пиздец… А что она вообще там делала? Они же давно уехали оттуда. Там вообще никого не осталось. Ну и это как бы не близко. Слушай, мне сегодня Юлька показывала какой-то телеграм-канал. Там было и про отца Миры.

— Я знаю, я читала. Да обычный трэшняк и сливы. Таких мало, что ли?

— Там еще фотография Миры была.

— Ну и что?

— Зачем ее выкладывать-то? Она-то при чем тут? Она же не какая-то там известная была… А ты как туда попала? Канал же вроде бы закрытый.

— Не помню, — отвечает Катя.

За время нашей прогулки Катя дважды скидывает звонок. Она рассказывает про то, как была в Лондоне на концерте Робби Уильямса и что он уже ей не очень нравится, потому что перестал выкладываться на сцене и одно шоу похоже на другое, как в Париже видела Тома Круза, снимавшегося в каком-то фильме, и как покупала траву у темнокожего полицейского. Когда Катя хочет свернуть в Малый Кисловский переулок, я останавливаю ее и прошу пойти дальше.

— Прости, я забыла, — говорит Катя и внимательно смотрит на дисплей телефона, на который приходит сообщение, — но мне в любом случае пора бежать.

Я смотрю на Катю, Катя смотрит на меня. Вдруг из Малого Кисловского дует ветер. Он обвивает платье около ее ног, треплет волосы, на миг волна волос закрывает ее лицо. Придерживая их рукой, она говорит:

— Может, Мира была там, потому, что там было спокойно?

— Они жили обычной жизнью, — говорю я, — не такой, как они живут… как она жила потом.

— Ну и что? Может, это и было лучшее время?

— Мы были совсем дети.

— Мы все хотим вернуться туда, где мы были счастливы, Андрей!

— Ты бы тогда куда хотела вернуться?

— На вечеринку к Свете, к бассейну. И…

— И что? — спрашиваю я.

— И не отпустить тебя! Пока!

Катя растворяется в переулке, по которому мне не хочется идти.