Лишний

— Спасибо, но уже ничем не поможешь, — отвечаю я.

— Понимаю… а Юля и…

— Они знают, — перебиваю я отца, — я сказал.

— Хорошо. Думаю, сегодня скажут, когда похороны будут. — Делает паузу и собирается с силами. — Ты недавно звонил мне, — продолжает он, — говорил о кассетах.

— Да, звонил.

— Я не знаю, что ты хочешь там увидеть и понять, если честно. Но давай я тебе передам одну кассету, если тебе так хочется…

— Давай.

— Если хочешь, можем встретиться. Или отправлю к тебе помощника, — говорит он.

— Ты же пойдешь на похороны?

— Да.

— Давай там заберу?

— Хорошо.

Я перевожу взгляд с хоккейной майки на свой стол, замечаю, что на электронных часах горит 14 июля — день рождения отца.

— Береги себя, — говорит отец, — до встречи! — Он собирается повесить трубку, но я его останавливаю:

— Пап…

— Что, Андрей?

— С днем рождения! — говорю я.

Отец вздыхает и отвечает:

— Спасибо, Андрей… спасибо.

Гудки.

За дверью слышу Юлины шаги — она потом открывает входную дверь и уходит, а я поворачиваюсь на стуле в сторону окна и долго смотрю на две перекрещенные белые линии высоко в небе.

Я достаю из шкафа свои старые вещи: голубые джинсы, белую футболку и клетчатую рубашку поверх. Ее мне когда-то привезла Катя из Европы. Беру Vizoteque и отправляю по паре капель в каждый глаз. Смотрю в зеркало, в котором вижу себя образца двухлетней давности, и вроде бы внешне ничего не изменилось, но внутренне стало тяжелее. Заказываю такси. Выхожу из комнаты и вижу маму, по-прежнему молча сидящую на диване. Она поворачивается в мою сторону и отрешенно спрашивает:

— Ты куда?

— Мне надо встретиться… надо с Катей увидеться. — Начинаю обуваться.

— Будь осторожен. — Мама закидывает голову на спинку дивана.

— Конечно, мам. Все будет хорошо, не волнуйся. Я поехал. — Я беру ключи с очками с полки, отправляю их в карманы джинсов, а мама вскидывает руку в воздух и плавно машет ею.

На улице жду такси и вспоминаю, что нет сигарет, а в магазине у дома большая очередь. Приезжает желтая машина, ныряю на заднее сиденье. Таксист в старой рубашке и со шрамом на щеке смотрит маршрут, потом поворачивается ко мне, а потом снова к лобовому, жмет на газ.

Я прижимаюсь головой к стеклу — за окном проносятся машины, люди, судьбы. В голове по-прежнему образ мамы, которая медленно садится на диван и начинает тихо плакать, а потом смотрит в одну точку; Юля, которая уходит в свою комнату и захлопывает дверь; убитый голос Артема, который рассказывает мне, что нас стало еще меньше. Потом я вспоминаю, как Алекс приехал за мной ночью и повез на Воробьевы горы, где мы с ним выкурили косяк и мало говорили, когда ему, наверное, хотелось поговорить побольше, но почему-то не вышло.

Над строящимися высотками в районе Пресни сверкает молния, а через несколько секунд раздается приглушенный раскат грома, и я откидываюсь на спинку, замечая, что водитель через зеркало заднего вида смотрит на меня, а потом снова возвращается к дороге.

— Что такой грустный? — спрашивает он, убавляя громкость плеера, из которого доносятся какие-то итальянские голоса 80-х. Я достаю очки из кармана, надеваю их и только потом с неохотой отвечаю:

— Я всегда такой.

— Случилось что-нибудь? — спрашивает таксист, уже не глядя на меня.

— Я не понимаю, — отвечаю я и приоткрываю окно.

— Можешь покурить, — говорит он, а я вспоминаю, что сигарет у меня нет.

— Нечего, — тихо отвечаю ему.

— Момент. — Таксист тянется к бардачку и достает оттуда пачку. — Держи, кто-то тут недавно оставил. Покури, если подойдут.

Я беру пачку, замечаю, что в ней лежит еще и зажигалка, достаю вместе с сигаретой.

— Спасибо, — благодарю водителя и закуриваю, глядя куда-то в небо, в котором много черных птиц, и всю дорогу я курю одну за другой, стараясь не думать ни о чем, но выходит так, что не думать просто не получается.