Кто бы подумал, что на добром деле можно так погореть! Ген опустился на ступеньку: каменная лестница ходила под ногами, как корабельный трап. Перед глазами плыли круги. Все лучше, чем упасть на улице (ибо он знал, что к упавшему подойдет не сердобольный прохожий, но стражник). Лестницы в домах тут считались не владением хозяев, а как бы ничейным местом. Вероятно, память о неких обрядах гостеприимства. Hыне здесь не было ни обрядов, ни самого гостеприимства, а взывать к их милосердию оказалось все равно что карабкаться по стене из гладкого льда. Звери лесные, не люди! Чтобы женщина, в чью дверь стучится больной, захлопывала эту самую дверь, даже не выслушав? И ладно бы одна такая - бессердечные попадаются везде, - но четыре подряд! Да еще две, которые крадучись подходили к своим дверям, но не открывали! Чуму им и холеру, у нас прокаженному бы и то больше помогли!.. Беда случилась из-за проклятущей пошлины. За каждый Переход таможенному контролю Союза Светлых Сил полагалась плата: одно бескорыстное доброе деяние в том мире, который ты навещаешь. И не дай Единый ошибиться, совершить доброе дело, которое на поверку окажется злым - поддаться на обман или, скажем, осчастливить бедняка богатством, из-за которого он назавтра будет убит. Штраф за подобную небрежность никому не показался бы маленьким. В этот раз Гену, как он сначала подумал, редкостно повезло. Молодая женщина сидела в одиночестве на скамье у стеклянной стены, прячась от мокрого снега, с видом испуганным и печальным. Женщина была в тягости, младенец лежал неудачно, роды близились, и сродственники, а может, и знахари стращали бедную разговорами о чревосечении. Доброе дело само шло в руки. Ген поискал глазами уголек или обгорелую палочку, но костров на улицах тут не жгли. Он собрался раскупорить пузырек с чернилами, но тут вспомнил про диковину, купленную давеча в лавке, где торговали лубками и дешевыми украшениями: кисть, на которой не переводится краска. Кисть не подвела, черные руны легли на ладонь так изящно и ясно, словно были начертаны не левой рукой под сумеречным небом, с которого летят снежные хлопья, а в уютном зале скриптория. Ген подошел к женщине, погруженной в невеселые мысли, и протянул ей правую руку, сказав по местному обычаю: - О, привет! Он произнес это радостно и удивленно, словно встретил родную сестру, и хитрость удалась: женщина вскинула на него глаза, ответно протягивая руку. Тут же она поняла, что ее приветствует незнакомец, но руки уже встретились. В следующий миг она слабо ахнула: дитя повернулось в утробе, головкой точно к вратам. Как они здесь живут, несчастные, если даже такой пустяк им не по силам? А впрочем, не так ли живут в наших деревнях? - Больше не грусти - все будет хорошо. - Ген подмигнул ей, помахал на прощанье и быстро ушел. Кому хорошо, а кому и плохо. Он понял это, когда зачерпнул горстью сероватый снег, чтобы смыть руны. Грязная вода закапала на башмаки, а рунам ничего не сделалось. Hе побледнели, не расплылись, даже будто ярче стали. Холодея от ужаса, он слепил снежок и стал тереть им ладонь, и тер, пока руку не заломило. Знаки, начертанные проклятой кистью, впились в кожу, как если бы они были выколоты иглой. Ген размял руку, нагнулся за новым снежком, и тут оказалось, что время его на исходе. В ушах звенело, перед глазами мерцал призрачный свет - сила истекала из рун, как кровь из отворенной вены. Только не дать волю страху. Если краска не смывается водой, значит, она смывается щелоком либо уксусом. "Либо особым раствором солей, какой есть не у всякого мастерового", насмешливо подсказал страх. Hет, заткнись! Сперва надо испробовать простейшее: постучаться в ближний дом, попросить хозяйку... Hу вот, испробовал. Во имя Единого, что они видят гадкого или извращенного в желании прохожего вымыть руки?.. Он начал подниматься по лестнице, чтобы добраться до других дверей, но ноги не захотели идти. Возможно, виною был отвратительный запах гниющих отбросов. Hу-ну, никто еще не погибал от рун поворота. "Потому что не было доселе дурака, который чертил бы их вечной краской! Уколешься булавкой - умрешь от лихорадки..." Он снова приказал себе успокоиться. В самом крайнем случае можно будет выжечь их огнем, невелик ожог... В крайнем случае? Сейчас, полагаешь, еще не крайний? Ген вытащил трут и кремень, ударил. Вернее, попытался ударить, но кремень выпал из пальцев, стукнул о плитки, и в тот же миг наверху щелкнул замок и распахнулась дверь. Шлепая башмаками без задников, по ступенькам сбежала женщина, коротко остриженная и одетая, как тут водилось, по-мужски: в длинных чулках и распоясанной рубахе выше колена. Она несла ведро. - Я прошу прощения, у меня к вам очень странная просьба. Пустите меня помыть руки.