Лишний_в_его_игре

Как-то я варю в турке кофе и параллельно, не отходя от плиты, читаю конспект урока. Вдруг на левой странице тетради, где раньше находилась домашка, которая потом таинственно исчезла, начинают проступать буквы! Я отхожу от плиты и в шоке пялюсь на них. Проявилось только два слова — и больше ничего. Но я уже ликую! Я не сошел с ума!

Я снова подхожу к плите, и… проявляются новые слова. Я смотрю на турку (кофе убежал, и черт с ним), затем — на зажженную конфорку. Подношу лист поближе к огню… И вся моя домашка возвращается!

Я забываю про кофе, мчусь в комнату, достаю свою ручку, исследую ее. Ручка как ручка. Может, дело в чернилах, они испортились? Я вытаскиваю стержень, рассматриваю его, но ничего подозрительного не замечаю.

Расписываю ручку на листе бумаги. Жду. Чернила не исчезают. Хм. Очень странно.

Я оставляю лист с каракулями дома, а сам ухожу в школу. Ручку беру запасную, старой в этот день больше не пишу. Когда я прихожу в школу, домашка из тетради снова исчезает… Так и есть, это зависит от времени. Но почему тогда исчезает не все?

Придя домой, я первым делом беру в руки лист, где расписывал ручку. Я уверен, что он окажется пустым. Но я отчетливо вижу свои каракули. Они ничуть не поблекли.

Да что за чертовщина? Почему моя домашка исчезла, а каракули нет?

От нагревания домашка снова проявляется. И не исчезает до самого вечера.

В чем разница между листом, где я писал каракули, и листом, на котором написана домашка? Почему одно исчезает, а второе нет? Может, дело не во времени? А в чем?

Тетрадь с домашкой я таскал в школу, а лист был дома. Домашка исчезла, пока я шел от дома — в школе ее уже не было. Значит, это произошло на улице… Улица!

Я хватаю лист с каракулями и бегу на балкон. Вывешиваю лист за окно. Жду. Буквы постепенно исчезают. И тогда я все понимаю: и что происходит с моими работами, и кто за этим стоит.

Хмарин купил ручку с какими-то хитрыми чернилами, я и не знал, что такие существуют. Наверняка раздобыл в магазине розыгрышей. На холоде чернила исчезают, при нагревании — проявляются. Но комнатной температуры недостаточно, нужно нагревать либо над огнем, либо, возможно, феном.

Я настолько восхищен смекалкой Хмарина, что даже не злюсь. Надо же додуматься! Так виртуозно меня одурачить! Вот это мозг! Задумываюсь: как бы показать Хмарину, что я все понял? Не подавать виду, что я знаю, и незаметно заменить стержень в его ручке? Да нет, он мигом все поймет, так что ввернуть подлянку не получится.

В итоге просто закидываю чертов стержень в ящик тумбочки: когда-нибудь да пригодится. И ничего не говорю Хмурю — пусть гадает: это его план провалился или я до сих пор не понял, куда деваются мои работы?

Мама, довольная, что я подружился с Антоном, разрешает мне гулять до одиннадцати. Доказательств дружбы она не требует. Не звонит Антону, чтобы попросить позвать меня к телефону, ничего такого. Лишь пару раз, когда Антон приходил к ней заниматься, она уточнила у него, действительно ли мы были вместе тогда-то и тогда-то. Он все подтвердил, и мама успокоилась.

А еще я начинаю получать хорошие оценки. И еду ее чаще хвалю, и по дому помогаю. Мама теперь смотрит на меня по-другому, как будто я многослойный рисунок и она разглядела во мне то, чего раньше не видела. А ведь я всего-то действую по методу Хмуря: подлизываюсь. Пытаюсь ей угодить. Волосы укладываю, чтобы не торчали. Ношу всякие брюки-рубашки, и чтобы нигде ничего не вылезало. Мама довольна. Не думал, что покорить ее будет так просто. А самое важное: она теперь дает мне карманные деньги! И не по своей дурацкой системе, а просто так. Раз — и дала двести рублей. В следующий раз — пятьсот.

На очередной ужин мама снова приглашает Хмуря. Я готов к обороне, даже принарядился: надел рубашку, волосы причесал и уложил гелем. Вижу, мама смотрит на меня удовлетворенно.

Мы садимся за стол. Я складываю салфетку пополам и кладу на колени сгибом к себе. Хмурь делает то же самое. Мы смотрим друг на друга как соперники. Словно этот ужин — экзамен, и пройдет его только один из нас.

Мама приготовила очередной шедевр: французский рыбный суп де пуассон с соусом руй. Выглядит как блевотина. Вижу, что Хмурю он не по душе, как и мне. Но когда мама интересуется, как нам суп, мы нахваливаем его наперебой. Наверное, даже чересчур. Мама переводит подозрительный взгляд с меня на Хмуря и спрашивает:

— Что это с вами сегодня?

— Ничего! — хором отвечаем мы.

За ужином хвастаемся своими школьными успехами — будто пиписьками меряемся. А все эти наши фразочки?

— Данил, будь добр, передай, пожалуйста, соль!

— Ярослав, тебя не затруднит передать соусницу?

— Соус руй просто восхитителен!

— А суп великолепен! Теперь я понял, какое у меня любимое блюдо!

Мама изучает нас все настороженнее:

— Какие-то вы сегодня оба странные. Что на вас все же нашло?

Мы усиленно делаем вид, что не понимаем, о чем речь. Строим честные глаза.

— Скоро майские праздники. Мам, может, поедем с тобой в Плес? — предлагаю я.