Лишними не будут

Лев выпил коньяк. Супруги прикоснулись к своим бокалам с шампанским. За них старалась Иринка, все подливала себе и подливала лимонаду и громко чокалась со Львом.

— Да вы не так! — восклицала она. — Надо, чтобы звенело! Двумя пальчиками надо держать. — Она тоже успела выдуть целую бутылку.

— А кто пьет на ночь? — строго сказал Решетов. — На горшке будем спать?

— На горшке, — согласилась Иринка, не обижаясь.

Тоня подала на стол небольшой лист прямо из духовки, на листе — бурый цельный кусок мяса и вокруг россыпь пропеченных румяных картофелин.

— Предупреждаю, — сказала Тоня, — это не телятина, а...

— Нетелятина это прелесть! — воскликнул Лев, хватаясь за нож. — Обожаю нетелятину, сто лет не ел! Где вы ее раздобыли?

— Простая говядина, — продолжала Тоня, — и, наверное, жестковата.

— Да что ты, Тоня, она просто тает во рту, — отозвался Лев, не отведав еще и ломтика, а лишь начав пилить ножом кусок мяса с краю.

— Говядина — не сайга, — заметил Решетов.

— И очень хорошо, что не сайга, — сказала Тоня.

Решетов не спеша отрезал себе мяса, перенес на тарелку, сказал:

— Она у нас сайгу не любит. А французы закупают ее десятками тон. Как деликатес.

— Очень люблю, — возразила Тоня. — Она в два раза дешевле баранины.

Лев уже догадался, что попал либо на продолжение супружеской размолвки, либо на ее начало. Лев знал — Решетов скуповат, а Тоня с этим, видимо, не всегда мирилась.

— Давай, Лев, к мясу. — Решетов налил ему коньяку.

— Тоня, а почему ты не пьешь? — возмутился Лев. — У меня, что ли, день рождения? Раньше-то мы с тобой — на равных.

— То было раньше... — Тоня чуть сконфуженно улыбнулась. — А теперь... я бы сейчас грибов соленых, груздей! — Глаза ее заблестели от детского вожделения. — Ведро бы съела!

Лев не мальчик, Лев понял сразу, как вошел, что она ждет ребенка. Пополнела, губы припухли, лицо стало совсем детским и еще более миловидным.

— Груздей бы и я сейчас, — сказал Лев с неожиданной грустью. — С удовольствием бы... Ну, а как у тебя, Игорь? Как твои тюбинги, способ продавливания?

— Готовлю.

— Пора бы, пора, принцип новый. А то другие дорогу перебегут.

Решетов не ответил, не поддержал тему.

— Ну, а как машина? — продолжал Лев. — Бегает?

— Моя-то бегает, — отозвался Решетов, не замечая перемены настроения у Льва. — А вот как твоя? Сколько лет ты ее собираешь?

—Да собрал давно, будь она проклята! Но-я-на-ней-и ша-гу-не-сде-ла-ю! — воскликнул Лев. — В гробу я ее видал! Тебе этого не понять.

Решетов следил за ним с едва уловимой усмешкой. У него всегда было такое лицо, не поймешь, что он думает, что чувствует, непроницаемое лицо. А Лев продолжал яриться:

— Чокнулся народ, осатанел! В «Неделе» писали, что у нас в стране каждый пятнадцатый житель стоит в очереди на машину.

— Закономерно, — отозвался Решетов. — Век техники, больших скоростей. Растет благосостояние.

— Левачат, халтурят, рвачеством занимаются! — не унимался Лев. — Машину, машину, скоро уже по улице не пройдешь. Но это еще полбеды, люди меняются, вот в чем беда. Механизированное мещанство! Уже не фикусы в полхаты и не перины до потолка, а мотор, мотор! Рубли, рубли, тысячи, десятки тысяч.

— И отлично, — сказал Решетов. — Время больших скоростей, время больших чисел. Миллионы пудов, миллионы киловатт-часов, миллионный посетитель выставки. И мы этим гордимся. Большие числа сами по себе имеют притягательную силу. И тебе, как механику...

— Да при чем здесь механика! — перебил Лев. — Здесь психика, а не механика. Будь моя воля, я бы везде понавешал «Берегись автомобиля!» В ЦУМе, в ГУМе, в гастрономе. И в спальне у каждого, чтобы человек засыпал и просыпался с мыслью: берегись психоза. Таблетки пей. И в морг почаще заглядывай.

— Смешно, — Решетов фыркнул. — По всей земле идет научно-техническая революция, процесс необратимый, новой техникой оснащается не только промышленность, но и весь быт людей, их досуг, а человек с высшим техническим образованием рассуждает, как обыватель. Ты плохой марксист, Лев.

— Согласен, пусть. Но Маркс что говорил? «Каждая вещь как бы чревата своей противоположностью». Почему люди не хотят замечать вот эту самую чреватость? Не автомобиль для человека, а человек для автомобиля, с потрохами — со своей зарплатой, со своими днями отдыха, со своей возможностью почитать книгу, пойти в театр, в кино, просто прогуляться пешком.

— Действительно, какое-то сумасшествие, — согласилась Тоня.

— Да! — подхватил Лев. — Шествие с ума. — Он поперхнулся, глотнул коньяку. — Ты, кстати, почему на демонстрации не был? Заварзина тебя разыскивала. Ну эта, из партбюро треста. Я говорю: болен, простудился, ангина у него. Она тебе домой позвонила, а Иринка ей говорит: дома никого нет, мама ушла на демонстрацию, папа уехал на рыбалку. — Лев спохватился, погладил девочку по голове и, чтобы не получилось, что он ее обвиняет, — ведь отца выдала, проговорилась, — добавил для Иринки: — Ты правильно сказала тете, все правильно, молодец. — И замолчал.

— Я тебя предупреждала, Игорь, — озабоченно сказала Тоня. — Все-таки демонстрация, праздник, не просто выходной день.