Лисянский

— Братцы, не мне вам пересказывать, сколько раз «Нева» и судьба наша избегали горькой участи благодаря выучке и отваге нашего капитана Юрия Федоровича. Да и само сие обнаружение острова есть плоды его забвенного труда и пристрастия в морском деле. А потому мыслю, по справедливости было бы назвать открытую землю именем капитана нашего — островом Лисянского. — Повалишин на мгновение передохнул и спросил:

— Согласны?

Собравшиеся в один голос выдохнули:

— Согласны!

Лисянский, волнуясь, возражал, видимо, не ожидая такой развязки, но все зашумели, настаивая на предложении Повалишина, и он в конце концов согласился.

— Спасибо, братцы и други! — Он повернулся к офицерам: — Коли вы настаиваете — быть посему.

Эту волнующую картину красочно описал в свое время известный мореход, современник Лисянского Василий Головнин: «Экипаж также воспользовался сим случаем для изъявления своей любви и преданности к достойному своему начальнику, которого имя он увековечил, нарекши оным вновь открытый остров. Какая награда для доброго начальника может сравниться с той, которая происходит от сердца его подчиненных. Офицеры и служители корабля «Нева» просят, требуют, настаивают, чтобы капитан пожертвовал на сей раз усердию и желанию их, свойственной ему скромностью и возложил имя свое на остров, им случайно найденный. Что может быть приятнее, лестнее и почтительнее для мореходца, служащего единственно в пользу и славу своего отечества и чуждого всякой корысти и личных выгод?»

Вечером Лисянский еще раз поделился своими мыслями об открытии: «Корабль «Нева» за испытанное им у этого острова несчастное приключение может быть вознагражден только той честью, что с открытием весьма опасного местоположения он спасет, может быть, от погибели многих будущих мореплавателей. Если бы мы стали на мель около острова в другом каком-нибудь месте, то, конечно, подобно несчастному Лаперузу, не увидели своего отечества, а сделались бы жертвой морских волн, так как повсюду были видны буруны. Если бы корабль был потоплен, а мы спаслись на остров, то он послужил бы нам скорее фобом, нежели убежищем. При первом ветре, а особенно с северо-востока, корабль «Нева» непременно разбился бы о кораллы и погрузился бы в пропасть вечности».

Одно обидно и досадно. Остров Лисянского ныне принадлежит другой державе, Соединенным Штатам Америки, как, впрочем, и многие другие русские земли, например острова Суворова, открытые М. Лазаревым. А все по вине своих недальновидных правителей.

Спустя четыре дня с фор-салинга раздался тревожный крик:

— Прямо по носу бурун!

Лисянский бегом направился на бак. Невооруженным глазом было видно «чрезвычайное кипение воды».

— Лево руль, — скомандовал Лисянский и, как оказалось, вовремя, «лейтенант Повалишин и штурман Калинин влезли наверх, подтвердили, что за кипением воды вправо виден высокий всплеск».

Ветер менял силу и направление, и шлюп отошел на безопасное расстояние. Вскоре пошли один за другим шквалы, и туман окутал шлюп непроницаемой мглой. Обнаруженному рифу Лисянский дал имя Крузенштерна. В тот же день он приказал для безопасности шлюпу ночью ложиться в дрейф, а днем нести подобранные паруса.

— Пока не минуем неизведанные акватории, — объявил он офицерам.

Командир весь в заботах о дальнейшем пути. Неведомая земля открыта, теперь все решает расчет. В последний день октября он меняет рацион экипажа. «С этого дня я убавил по 1/4 фунта сухарей у каждого человека в сутки, потому что по прежнему положению их хватило бы только на 30 дней. За это время невозможно было надеяться достичь Кантона, если бы этому не способствовали какие-либо самые благоприятные обстоятельства. Для меня весьма приятно отдать должную справедливость находящимся на моем корабле матросам, которые упомянутую убавку приняли не только без всякого неудовольствия, но еще с замечанием, что если потребуется, то они согласятся получать самую малую порцию». Радует настроение экипажа, для Лисянского, как всегда, это главное, матросы его понимают.

Спустя сутки «Нева» перешла из западного в восточное полушарие, с каждой милей теперь все ближе родной Кронштадтский меридиан. «Таким образом мы обошли полсвета от гринвичского меридиана, не лишившись ни одного человека, в течение столь многотрудного и продолжительного плавания. Наш народ переносил жаркий климат так, как если бы родился в нем, и до сих пор находит его для себя гораздо здоровее, нежели холодный».

Через три недели показались Марианские острова.

— Слава господу, наконец-то миновали страхи и жестокие бури, — облегченно вздохнул в кают-компании Коробицын и перекрестился.

— Погодите, Николай Иванович, — проронил саркастически Берх, — океан так просто свои таинства не отдает. Он еще потреплет нас, грешных.

Едва скрылись Марианские острова, подул сильный ветер, барометр резко упал.

— Прикажите взять рифы, на всех парусах, — распорядился командир и, подумав, добавил: — На ночь подберите все паруса и оставьте один зарифленный бизань.