Со сцены несётся про графичного мальчика молочно-белого цвета, но критически воспринять эту ересь я не в состоянии - всё, что я могу воспринимать сейчас, происходит гораздо ближе. Её язычок двигается снизу вверх, потом по кругу, потом снова снизу вверх, и снова по кругу. Потом она облизывает губы и засовывает член в рот почти целиком, совсем чуть-чуть не помещается. И начинает двигаться плавно и нежно, вверх, потом вниз, потом опять вверх. Поднимает на меня бесстыжие глазки - всё отлично девочка, ты лучше всех. Я чувствую её нежные и тёплые губы, сладкая пытка не прекращается, но кончать я не буду - этого ты от меня не получишь, маленькая дрянь, не смотри на меня так. Или смотри. Что хочешь делай. Но я не кончу. Нет.
Я впиваюсь одной рукой в подлокотник, другой в плечо Карине и готовлюсь держаться до конца. Не будет по-твоему, девочка, хотя это чуть ли не лучший отсос в моей жизни. Но у маленькой дряни другие планы - видя, что дело никак не заканчивается, она начинает двигаться чуть быстрее и помогает себе рукой, получается жёстче и чувствительней, у меня дыхание перехватывает. Она теперь смотрит на меня безотрывно - давай же, кончай. Нет, маленькая дрянь, не будет по-твоему. Хоть что-то не будет по твоему. Я сдержусь потому, что я старше и умнее. Я сдержусь потому, что это нарушит твои планы, которые мне уже порядком поднадоели. Задолбаешься сосать.
Но быстрее я задолбаюсь держаться - она наращивает темп, а потом свободной рукой отрывает мою ладонь и сплетает пальцы с моими в крепкий замок. И смотрит при этом на меня. Чёрт, я не железный, да и от такого кончил бы даже вибратор - и я кончаю, оргазм получается нервным и тяжёлым, не приносящим облегчения, через силу. Карина сладко прикрывает глаза и плотно обхватывает головку губами, чтоб не пролить ни капельки. Опять ты победила, маленькая дрянь. Ненавижу тебя.
Так повелось со времен неопротерозоя,
С первых утробных звуков, потрясших конусы скал глухих,
Что в настоящей любви больше честности, чем ты можешь себе позволить,
Больше искренности и прочей лирической чепухи.
Больше страдания, больше Ада,
В который мы продолжаем падать.
Она всё ещё стоит на коленях и тяжело дышит, довольная собой и результатом.
- Ну как, понравилось?
Да что ж ты за бестия такая. Тебе надо уничтожить меня полностью, чтоб вообще ничего не осталось. Понравилось ли мне изнасилование, спрашивает она. Бесит. Ужасно бесит.
И вместо тысячи слов я беру её за волосы, наклоняю к себе и засовываю необмякший ещё член ей в рот целиком, до самого горла. Хотела сосать - соси. Она стонет, мычит и пытается вырваться, а я её держу. Её сопротивление только возбуждает меня, да и обстановка щекочет нервы. Член снова наливается кровью, и я трахаю Карину в рот. Она мычит, потом успокаивается, кладёт руку мне на грудь - просит полегче. Я успокаиваюсь и откидываюсь в кресле. Она переводит дух и снова склоняется к члену. Теперь уже сразу работает с рукой, жёстко и более чувствительно. Я держу руку у неё на шее - теперь всё будет как я хочу, хватит.
Со сцены летит про Катю. Катя, Катя, Катя - повторяет Полоскина как заведённая. Где ты была со своей убивающей всё живое и сексуальное Катей десять минут назад, когда мне это было так надо. И вообще, если член от вашей поэзии не стоит, пусть он будет хотя бы падать - то есть сделайте что-нибудь по-настоящему отвратительное, после чего ничего уже не будет хотеться. Если уж вы поэты, а я нет. В вашем перевёрнутом мире. А так если ничего не можете, то и не пытайтесь. А то чтоб со скуки не помереть, приходится кого-то в рот трахать на ваших концертах. Это, конечно, приятно, но чертовски утомительно. Особенно два раза подряд.
Но чертовски приятно - Карина старается, а я упиваюсь собственной наглостью и бесстыдством. Таким и должен быть публичный секс - жёстким и внезапным, вот так хорошо, девочка. И стихи должны быть такими, потому что стихи это секс. В том числе и публичный. Если уж кто-то слушает стихотворение, то он этим стихотворением должен быть выебан и высушен. А не приуныть со скуки и заняться непотребствами на заднем ряду. Сладкими какими непотребствами, Кариночка, ангел мой, ангел-мучитель, что же ты со мной делаешь.
Она снова смотрит на меня, не вынимая член изо рта. На этот раз не так нагло. Да, девочка, я готов, только не останавливайся. Снова пальцы в замок, она томно прикрывает глазки и заглатывает головку целиком. Тут я не выдерживаю и разряжаюсь ей в рот, придерживая её за шею. Спазмы длятся секунд пятнадцать, и это невероятное облегчение.
Именно там для нее самое время и место.
Это ведь море, в котором можно всю жизнь тонуть.
Ну а девушки - это не только семьдесят килограммов мяса,
Это еще и нежности несколько минут.
Может. Когда-нибудь.
Ну вот и всё.
Бум.
4
Из шкафа выйдешь, прикрыв ногой, и, не подавая виду,
Вдыхаешь забродивший кисель со вкусом детской мечты.
А небо ясное наверху, как будто бы ты не Сидор.
Такое синее и молчит, как будто Сидор не ты.